Хокан Нессер - Карамболь

Он поселился в гостинице «Трамп Тауэр» на площади Колумбус-Серкл. Блумгорд хлопнул его по спине и дал ему три часа на то, чтобы принять душ и смыть с себя дорожную пыль. Затем ему следовало стоять перед входом в гостиницу, готовым к поездке в Куинз для настоящего семейного ужина. А как же иначе?

Оставшись один, Рейнхарт выглянул в окно. Двадцать четвертый этаж с видом на северную и восточную части Манхэттена. Прежде всего, на Центральный парк, расстилавшийся внизу наискосок, словно покрытый инеем миниатюрный пейзаж. Начинали спускаться сумерки, но силуэт города по-прежнему оставался серым и неотчетливым. В ожидании ночи небоскребы, казалось, отдыхали в анонимности, которую едва ли можно было приписать неосведомленности Рейнхарта относительно их наименований и предназначения. Во всяком случае, не полностью, убеждал он себя. «Метрополитен» и Музей Гуггенхейма на 5-й авеню, по другую сторону парка, он опознать сумел, дальше дело пошло хуже. Как бы то ни было, выглядело все это не слишком гостеприимно. Скорее враждебно. Блумгорд сказал, что сейчас чуть ниже нуля, а ночью станет холоднее. Снег в этом году еще не выпадал, но надежда оставалась.

Прошлый и, кстати, единственный раз Рейнхарт был в Нью-Йорке пятнадцать лет назад. Тогда он проводил здесь отпуск, в августе. Стояла жара, как в духовке; он помнил, что пил по четыре литра воды в день и у него болели ноги. Помнил также, что больше всего ему понравились набережная и руины возле Кони-Айленда. И еще, конечно, «Барнс энд Нобл», особенно здание на 8-й улице. Лучший в мире книжный магазин, открытый практически круглосуточно и предоставлявший возможность сколько угодно бесплатно читать книги в кафетерии.

Тогда он проводил время в свое удовольствие. Рейнхарт вздохнул и отошел от окна. Теперь же речь шла о работе. Он начал с душа, потом часок поспал и снова принял душ.

Лейтенант Блумгорд был женат на женщине по имени Вероник, которая изо всех сил старалась походить на Жаклин Кеннеди. И не без успеха.

У них была дочка, двумя неделями старше дочки Рейнхарта, и они жили в приземистом доме, построенном в стиле ранчо и расположенном в северо-западной части Куинз. Дом выглядел именно так, как Рейнхарт представлял себе жилище американского среднего класса. За ужином хозяин рассказал (с отдельными дополнениями хозяйки) кое-что из истории семьи. Его отец, который, между прочим, воевал в Африке и Корее и в результате получил с полдюжины медалей, а также протез вместо ноги, только что перенес троекратное коронарное шунтирование и, похоже, идет на поправку. Вероник, только что справившая тридцатый день рождения, была родом из штата Монтана, где они обычно проводят отпуска и наслаждаются чистым горным воздухом. Младшую сестру Блумгорда чуть более двух лет назад изнасиловали, но она наконец нашла терапевта, который, похоже, способен поставить ее на ноги, а еще они перешли на кофе без кофеина, но подумывают вернуться к обычному. И так далее. Рейнхарт внес свою лепту, рассказав о десятой доле собственных страданий, и к моменту подачи мороженого он уже знал о лейтенанте Блумгорде и его семье больше, чем о ком-либо из своих коллег в полиции Маардама.

Когда Вероник, добросовестно выполнив свой долг, удалилась вместе с Куинси (Рейнхарт всегда считал это имя мужским), господа сотрудники уголовной полиции уселись перед камином и принялись обсуждать серьезные вещи за рюмкой коньяку.

В половине одиннадцатого Рейнхарт начал ощущать разницу во времени. Блумгорд засмеялся и снова дружески хлопнул его по спине. Усадил его в такси и отправил обратно на Манхэттен.

За исключением того, что курить приходилось на террасе, Рейнхарт счел, что вечер прошел вполне сносно.

Он, вероятно, уснул бы прямо в такси, если бы шофером не оказался огромный поющий пуэрториканец (Рейнхарт всегда думал, что пуэрториканцы маленькие), который, невзирая на середину ночи, упорно использовал солнечные очки. Рейнхарту припомнилась реплика из фильма — «Are you blind or just stupid?», [25] Ты слепой или просто дурак? (англ.) — но, хоть она и вертелась у него на языке всю дорогу, произнести ее он так и не решился.

Поднявшись в номер, он позвонил Уиннифред и узнал, что в Европе сейчас без четверти шесть утра. Потом разделся, залез в постель и уснул.

До сочельника оставалось пять дней.

В субботу утром все тот же лейтенант Блумгорд лично отвез его в Бруклин. Они свернули с 5-й авеню после Сансет-парка и припарковались на 44-й улице, чуть-чуть не доезжая до интересовавшего их дома, который находился на углу 6-й авеню. Убогий дом из грязно-коричневого кирпича с тремя низкими этажами и темными окнами, ничуть не отличающийся от остальных построек района. Небольшая лестница перед входом, на тротуаре — несколько несвежих мешков с мусором.

Латиноамериканцы и ортодоксальные евреи, пояснил Блумгорд. И поляки. Самые обычные типажи здешних мест, впрочем, евреи живут чуть подальше, вокруг 10-й и 11-й улиц.

Они немного посидели в машине, и Рейнхарт попытался вновь подчеркнуть, насколько деликатным должен быть их первый визит. Чертовски деликатным. Блумгорд уловил намек.

— Я останусь в машине, — сказал он. — Лучше иди один, а то мне очень трудно держать язык за зубами.

Рейнхарт кивнул и вылез из машины. Бросил взгляд на парк: открытое наклонное поросшее травой поле с низкими серо-белыми спортивными сооружениями в центре, похожими на бассейн. По словам Блумгорда, туристам здесь делать нечего. Приличным людям тоже. По крайней мере, ночью. С наступлением темноты Сансет-парк, согласно народной молве, менял имя с «Закатного парка» [26] От англ, «sunset» — закат. на «Забойный» — Гансхот-парк.

Сейчас парк выглядел очень мирно. По асфальтированной дорожке с усилием поднимался вверх любитель бега трусцой, на скамейке сидели два явно безработных господина в вязаных шапочках и передавали друг другу бутылку в бумажном пакете. Две полные женщины катили детскую коляску и разговаривали, активно жестикулируя. Одно из голых деревьев вдоль улицы было увешано обувью — мотив, который помнился Рейнхарту по полученной когда-то открытке. Неясно, от кого.

Воздух был холодным. С реки Гудзон задувал ледяной ветер, чувствовалось, что снег не за горами. Отсюда открывался великолепный вид. К северу на фоне стального неба виднелись силуэты Манхэттена, чуть западнее — весь порт со статуей Свободы и район Статен-Айленд. «Сюда-то они и прибыли, — подумал Рейнхарт. — Отсюда и начался Новый Свет».

Он прошел мимо трех домов и четырех машин — больших, слегка проржавевших колымаг — и оказался перед номером 602. Цифры означали расположение: второй дом между 6-й и 7-й авеню, это он разузнал заранее. Он поднялся на восемь ступенек и позвонил. Залаяла собака.