Николай Леонов - Исповедь сыщика [сборник]

— Давайте напьемся! Не надо шампанского, закажите водку.

— Две двойные водки, — сказал Гуров подошедшему официанту. — И тоник. Мы выпьем, потом начнем изучать ваше меню.

Официант принес водку и тоник, принял заказ и удалился.

Гуров поднял рюмку.

— За любовь! Можете считать меня пошляком, но что выросло, то выросло! И перейдем на «ты»!

Они выпили одновременно. Елена опрокинула рюмку по-мужски, поставила на стол, смахнула мизинцем слезинку и сказала:

— Дурак!

— Согласен, — Гуров кивнул.

— А целоваться?

— Обязательно! — Гуров рассмеялся. — Я зацелую тебя, девочка! Не сомневайся!

Киллер подцепил ножом уцелевший в одном из оконцев кусочек стекла, выбросил, протер раму ветошью. Из пустых ящиков он сложил баррикаду высотой по грудь, сверху набросил подобранный с пола разорванный ватник, покачал сооружение и остался доволен. Затем он взял стоявшую в углу уже собранную винтовку, огладил, положил перед собой, изготовился для стрельбы, приник к оптическому прицелу. Дверь ресторана буквально висела в перекрестье. Киллер осторожно повел стволом, «подцепил» «Жигули», на которых приехал сыщик, сел на ящик, вынул из кармана термос с кофе.

Мент с бабой приехали сорок минут назад, убийца приготовился ждать не меньше часов двух, но сидеть и не видеть заветные «Жигули» не хватало нервов. Могут поругаться, всякое бывает, и мент выйдет раньше. Убийца поднялся, облокотился на свою баррикаду, позиция была очень удобная. Света от уличных фонарей и неоновой рекламы вполне хватало, чтобы отлично видеть и вход в ресторан, и машину Гурова, но было недостаточно, чтобы осветить нутро бытовки. Убийца находился в идеальных условиях.

Он услышал шум приближающихся машин и насторожился. Подлетевшая «Волга» резко затормозила, ее прижал «жигуленок» ГАИ. Началась знакомая любому автомобилисту свара, или разбор полетов. Сначала убийца облегченно вздохнул, но сразу же подумал, что именно этого ему и не хватает. Если мент выйдет сейчас, то все сорвется. Но разборка закончилась мгновенно, гаишник махнул жезлом, видно, ребята в «Волге» оказались при деньгах и жадностью не страдали, обе машины взревели движками, умчались, наступила тишина, и убийца почувствовал, что он в бытовке не один, и тут же ощутил тяжелую руку на своем правом плече. Он взглянул на лежавшую перед ним винтовку, шевельнул плечом, точнее, попытался шевельнуть, услышал над головой голос:

— Это вряд ли!

Гуров легко отодвинул убийцу в сторону и залепил ему такую пощечину, что киллер пролетел до стены бытовки, ударился затылком, сполз на пол.

Дверь бытовки распахнулась, два сильных фонаря осветили помещение. Гуров рывком поднял Федора Ивлева, поставил на ноги, вновь отвесил пощечину — не ударил кулаком, хлестанул ладонью. Перед глазами киллера поплыл туман, на губах запузырилась кровь.

— Телефон! Номер, по которому ты звонил! Быстро! — Гуров притянул убийцу вплотную, заглянул в глаза. — Я не буду считать до трех, убью мгновенно.

Федор Ивлев, наемный убийца, лишивший жизни не одного человека, никогда не задумывался, как выглядит смерть и вообще имеет ли смерть свое лицо. Сейчас киллер ее увидел и, торопливо сглотнув кровь, прошептал номер. Гуров еще раз встряхнул убийцу и повторил:

— Номер, по которому ты звонил! Быстро!

Когда Ивлев повторил тот же номер, Гуров подвел убийцу к двери, выбросил на руки оперативников, которые несколько минут назад разыгрывали спектакль с гаишниками, отвлекая внимание киллера, давая возможность сыщику, вышедшему из ресторана через заднюю дверь, подняться в бытовку.

— Лев Иванович, боялись, зашибете до смерти, — сказал кто-то.

— Винтовочку не забудьте, иначе гражданина придется с извинениями выпустить. — Гуров одернул пиджак, поправил галстук.

— Обижаете, — ответил оперативник, собрался впрыгнуть в бытовку, но Гуров преградил путь.

— И чем ты собираешься винтовочку хватать?

Молодой опер взглянул на свои руки, смутился, сыщик прошептал слова, которых обычно не употреблял, и пошел через улицу к дверям ресторана.

Елена сидела за столом, подчеркнуто выпрямившись, расправив плечи и вздернув подбородок. Она стремилась выглядеть независимой и гордой. Бледность, тени от опущенных ресниц делали ее лицо еще более красивым, похожим на произведение искусства, и потому неживым.

Расположившийся напротив Крячко, наоборот, разыгрывал из себя беззаботного рубаху-парня, который подсел поболтать к знакомой. Артист он был скверный, впрочем, его можно было понять, так как выглядеть глуповатым ловеласом и при этом говорить серьезно — задача сложная даже для актера талантливого и профессионального.

— Сейчас он вернется, сказал, что пятнадцать минут, значит, пятнадцать. — Он бросил взгляд на часы, облизнул пересохшие губы. — Каждого человека, Леночка, тем более Гурова, следует принимать в упаковке со всеми прибабахами. Это же человек, не универсам: это мне нравится, и я возьму в корзинку, а это не нравится, отложу в сторону. Я его терплю чуть ли не сто лет, умел бы плакать, так порой бы рыдал, как ребенок.

— Он выглядит благородным и цельным, — Елена отпила из бокала. — Дайте закурить.

— Не курю, — Крячко развел руками, увидел на столе сигареты и зажигалку Гурова, возмутился. — Сыщик называется, под носом лежит, не вижу. — Он протянул Елене сигареты, щелкнул зажигалкой. — Я консерватор, в новомодные биополя не верующий, а видите, как вы меня разволновали?

— Думаете, за него переживаю? — Елена затянулась крепко, по-мужски. — С такими ничего не случается. Хотя раз вы здесь появились, значит, не по телефону человек звонит. Я не по нему, по себе плачу. Если девочка в тридцать лет дура, такой и помрет. Я поверила, а он просто использует меня как ширму, обделывает свои делишки.

Крячко стиснул зубы, по скулам заходили желваки, он шумно выдохнул, сказал:

— Я не психолог, но, думается, есть такие профессии, которые захватывают человека, превращают в своего раба. Композитор, художник, писатель не способны сунуть свое «я» под подушку и отправиться с дамой в ресторан. Мелодии, цвет, образы такой человек таскает с собой, как горбун таскает свой горб.

— А мент таскает пистолет и наручники. Значит, и в баню он пойти не может. — Елена криво улыбнулась, лицо ее стало некрасивым, злым. — Композитор! Художник! Писатель! Чушь собачья! Вы бы еще Эйнштейна приплели.

— Виноват, я в образном мышлении не силен, — Крячко развел руками, вновь взглянул на часы. — Кстати, в отношении бани. Сыщик в баню пистолет не потащит, люди не поймут. Но и там настоящий сыщик рот не раззявает…

— Где ты такое слово откопал? — Гуров подошел быстро, сел рядом с Крячко. — Прошу меня извинить.