Хеннинг Манкелль - Пятая женщина

Рассказ матери о разговоре с Антонио в тамбуре ночного поезда произвел на нее сильное впечатление. И теперь она сама, взявшись за выполнение священной миссии и помогая восстановить справедливость, превратила переодевание в обряд. Но она молилась не Богу. В хаотическом и бессмысленном мире не было большей бессмыслицы, чем Бог. Отсутствующий Бог — вот образ мира. В молитвах она обращалась к себе самой. К той девочке, какой она когда-то была. До того, как все рухнуло. До того, как мать украла у нее то, о чем она так долго мечтала. До того, как дом заполнили хмурые мужчины с взглядами скользкими и злыми, как у змей.

Она переодевалась и молилась о возвращении детства. Вот уже снята и сложена на кровать форменная одежда. Ее сменило уютное неброское платье. И совершилось превращение. Кожа ее, и та будто стала другой — мягкой, как у ребенка.

Наконец надеты парик и очки. Дочитана последняя молитва. По ровненькой дорожке, по ровненькой дорожке, по кочкам, по кочкам, в ямку — бух!.. Туда им и дорога — в ямку!

Слышится звук мотора — начали съезжаться приглашенные. Она рассматривает в зеркале свое отражение, подходит поближе. Кто перед ней? Спящая красавица, наконец пробудившаяся от своего кошмара? Нет, Золушка.

Можно идти. Превращение совершилось. Она убрала форму в целлофановый пакет, расправила покрывало на кровати и вышла из спальни. Никто, кроме нее самой, сюда не заходит, и все же она заперла дверь и на всякий случай подергала ручку.

Около шести все были в сборе. Все, кроме одной женщины. Накануне вечером у нее начались схватки, и ее отвезли в роддом. На две недели раньше срока. Сейчас она, наверно, уже родила.

Она тут же решила на следующий день заехать в роддом, навестить ее. Увидеть ее лицо после всего пережитого.

Потом она слушала их рассказы, одновременно делая пометки в блокноте, который держала в руке. Она записывала цифры. Странички блокнота напоминали расписание. Числа, время, расстояние. Это делалось по старой привычке, привычке, которая со временем приобрела для нее магический смысл. Записывать что-нибудь для памяти ей не требовалось. Слова, произнесенные дрожащим голосом, боль, которую эти женщины столько времени носили в себе, навсегда запечатлевались в ее мозгу. Выговорившись, женщины обретали спокойствие. Хотя бы на мгновение. Но жизнь — это и есть мгновение. Или расписание. Последовательность часов и минут, которые нанизываются, наплывают друг на друга. Жизнь похожа на маятник. Вперед — назад, боль — облегчение. И так постоянно, без перерыва.

Она выбрала место, с которого хорошо было видно печь, возвышавшуюся за спинами сидевших женщин. Мягкий приглушенный свет ласкал глаза. Комната тонула в приятном полумраке.

Она сравнивала свет с Женщиной. А Печь казалась ей утесом, безмолвным и неподвижным, одиноко поднимающимся над пустынной поверхностью моря.

Беседа продолжалась два часа. Потом пили на кухне чай. Заранее определили день их следующего приезда. Кстати, до сих пор не было случая, чтобы намеченная встреча не состоялась.

В половине девятого женщины стали расходиться. С каждой она попрощалась за руку, выслушала слова благодарности. Постояла на улице, дожидаясь, пока отъедет последняя машина. Потом пошла в спальню, переоделась, сняла парик и очки. Достала пакет с формой. Зашла на кухню помыть чашки. Взяла сумочку и проверила, всюду ли погашен свет.

Уже в темноте она на мгновение задержалась возле печи. Оттуда не доносилось ни звука.

Она вышла из дома. Накрапывал мелкий дождь. Она села в машину и поехала в Истад.

Около двенадцати она уже спала дома, в своей кровати.

В четверг утром Валландер проснулся в хорошем настроении. Живот не болел. В начале седьмого он встал и выглянул на улицу. Термометр за окном показывал плюс пять градусов. Небо затянуто серыми тучами. Асфальт мокрый. Но дождь прекратился. В полицию он приехал в начале восьмого. Дневная суета еще не началась. Идя по коридору, Валландер вспомнил про Хольгера Эриксона: нашли его или нет?

Он снял куртку и сел на свое место. На столе лежали несколько записок. Эбба напоминала, что на сегодня Валландер записан к окулисту. Сам он совсем забыл об этом. Хотя и понимал, что откладывать нельзя. Читать без очков становилось все труднее. И когда приходилось подолгу сидеть над бумагами, голова начинала болеть, а буквы расплывались перед глазами. Скоро ему исполнится сорок семь. Никуда не денешься. Возраст дает о себе знать. Еще была записка о том, что в его отсутствие звонил Пер Окесон. Зная, что Окесон рано приходит на работу, Валландер сразу перезвонил ему в прокуратуру, которая размещалась в том же здании, что и полиция. Там ему сказали, что Окесон на целый день уехал в Мальмё. Валландер отложил записку о его звонке в сторону и сходил за кофе. Потом сел, откинулся на стуле и стал думать о том, с какой стороны лучше браться за дело о контрабанде легковых автомобилей. Даже в самых тщательно организованных преступных группировках обычно бывает слабое звено, которое рвется, если на него хорошенько надавить. И чтобы справиться с этим делом, полиции нужно найти такое звено.

Размышления Валландера прервал телефонный звонок. Звонила Лиза Хольгерсон, их новый начальник, поздравляла с благополучным возвращением домой.

— Как прошло путешествие? — спросила она.

— Очень удачно.

— После таких поездок начинаешь по-новому смотреть на своих родителей.

— А они, в свою очередь, открывают что-то новое в нас.

Лиза извинилась и прервала разговор. Валландер понял, что кто-то вошел в ее кабинет. И подумал, что Бьёрк никогда не стал бы расспрашивать о поездке. Но тут в трубке снова раздался голос Лизы.

— А я на несколько дней ездила в Стокгольм, — сказала она. — Но мою поездку уж никак не назовешь приятной.

— Что они там еще придумали?

— Я имею в виду паром «Эстония». И всех полицейских, которые там погибли.

Валландер промолчал. Ему следовало самому догадаться.

— Вы, конечно, понимаете, какое у всех было настроение, — продолжала Лиза. — Тут уж не до координации работы полиции в центре и на местах!

— Перед лицом смерти мы так же беспомощны, как все остальные, — сказал Валландер. — Хотя, может, это и неправильно. Ведь, казалось бы, повидали всякое. Должны привыкнуть. Ан, нет.

— Ночью во время сильного ветра тонет паром, и в Швецию приходит смерть, — сказала Лиза. — После того, как мы столько лет старались о ней забыть, делали вид, что ее не существует.

— Да. Я как-то раньше об этом не задумывался.

Лиза откашлялась. Через секунду она заговорила снова.

— Мы планировали на совещании наши совместные действия. И, конечно, обсуждали, что следует делать в первую очередь.