Эрнст Сафонов - Сейф

— Скажите, а после... или вот совсем на днях... никто не интересовался месторасположением лаза, не спрашивал у вас о нем? Так, между делом, возможно...

— Нет...

— Что ж, спасибо, товарищ Суходольский, за разъяснения. Надеюсь, вы не будете...

— Что вы, что вы! Ни-ко-му! Как можно!

Он не вышел из кабинета — вылетел.

— Конечно, — говорил Чухлов капитану, — эта ниточка... как бы ее поименовать?.. условна очень! Про наличие лаза десятки людей осведомлены были, кроме тех, кто закапывал его... Однако не мешает дотянуть ниточку до конца. У нас кто краеведческим музеем владеет? Старик Шевардин? Пошли кого-нибудь к нему, пусть посмотрят те гундобинские деньги, поговорят... А что если старик не забыл, кто тогда банку выкопал?

— Будет сделано, Григорий Силыч. Хотя...

— Сам вижу это «хотя»! А проверить обязаны.

— Десятый час, Григорий Силыч.

— Не напоминай, Миша, вижу! Как твои «моряки»?

— Из семи четверо осталось. Трое с надежными алиби.

— Действуй дальше.

— Есть, Григорий Силыч!

Не успела за Чернущенко дверь закрыться — младший сержант Дрыганов возник в ней:

— Разрешите, товарищ майор?

— Входи!

— Разрешите обратиться по личному вопросу, товарищ майор!

— По личному... выбрал времечко! Ладно, садись, выкладывай.

— А мне, собственно, нечего... Вот мое заявление, товарищ майор.

— Сейчас прочитаем... Садись, садись!

Аркаша Дрыганов примостился на краешке стула, и чем дольше начальник смотрел на поданный им листок бумаги, тем гуще краска заливала прыщеватое лицо младшего сержанта. Беззащитность, отчаянная решимость, надежда, что будет понят, — все было в этот миг в его глазах.

— Значит, прошу... или как тут?.. убедительно прошу направить на учебу в Московскую специальную среднюю школу милиции?

— Так точно, товарищ майор.

— Мы ж говорили с тобой на эту тему...

— Я помню, товарищ майор.

— Говорили, что направление заслужить надо. Примерной службой... и так далее.

— Стараюсь.

— А не всегда у тебя нормально получается, так?

Аркаша пожал плечами.

— Не всегда, товарищ младший сержант... правильно?

Аркаша молчал.

— Конечно, я вижу — стараешься. Но срывы! А как это ты однажды сказанул... вот оттого, что я напоминаю вам, требую, поучаю... нудный я! Говорил такое, что я нудный?

— Так точно, говорил. Но не совсем так. Не «нудный» говорил, а что нудно объясняете. Можно короче.

И теперь, кажется, в сузившихся глазах Аркаши блеснул вызов.

— И на том спасибо, — усмехнувшись, сказал Чухлов. — За откровенность. А теперь напомню, товарищ младший сержант, что речь у нас когда-то шла о направлении на учебу в Ленинград. Не в Москву. Есть разнарядка на Ленинград.

— В Ленинград не хочу, товарищ майор. В Москву.

Оба молчали.

Где-то неподалеку — доносилось сюда — пилили тяжелое дерево, дубовое бревно, возможно. Пила ходила в нем с натугой, рождая визгливые и сердитые вибрирующие звуки.

«Ах, как ему наша Таська, — думал Чухлов. — Только в Москву, где она учится, — и никаких. А в Москву не могу: предупредили ж, что в этом году от нас лишь в Питер. Да и Таська... у нее, куда уж тут, свое, другое, иная жизнь, она совсем теперь отдалилась от нашего доможиловского житья-бытья, от своего детства. Полтора года еще — инженер-электроник, кибернетик, где-нибудь там, возле циклотронов, синхрофазотронов будет. Жалко Аркадия, спору нет, парень он честный, душевный, с ясной головой и приработается — не из последних будет. Не только в районном отделе — и повыше... Это факт. А насчет Таськи... давал же я ему понять насчет Таськи! Однако, поди ж ты, уверенный. Какой день уже ждет, все глаза проглядел... А сегодня-завтра привезет она кого-то... как тогда?»

Младший сержант нетерпеливо скрипнул стулом. Чухлов, очнувшись от дум, проговорил со вздохом:

— Заявление твое принял. Однако сейчас, сам знаешь, не до этого.

— Разрешите идти?

— Ты вот что, Дрыганов... Ступай домой, переоденься в штатское — и на Доможиловское озеро! Потолкайся там среди отпускников и прочих загорающих-купающихся, послушай, поговори, посмотри... Ясно?

— Слушаюсь.

— В четырнадцать ноль-ноль снова быть в отделе одетым по форме.

— Есть!

— Поклон от меня Софье Брониславовне...

— Спасибо, передам матери...

Аркаша Дрыганов четко, даже с тщанием повернулся «кру-у-гом», пошел к двери. Чухлов уже в спину сказал ему:

— Послушай, Аркадий...

— Да? — младший сержант настороженно застыл на месте.

— Послушай... моя Таисия тебе писала что-нибудь? Письма... ну как меж товарищами бывает?

— А зачем вам? — И снова щеки Аркаши багрово вспыхнули.

— Я просто, Аркадий... не подумай что-то там!.. Ну ладно — иди, иди! Это я так... извини, если я вроде б как превысил...

— Раньше писала, — тихо сказал Аркаша и поспешно вышел.

«То-то и оно — раньше!»

По-прежнему долетал в кабинет противный скрежет пилы, вгрызающейся в неподатливое дерево. «Обещал я мастера Варваре, — вспомнил Чухлов. — Да пусть сама оформит заявку в комбинате бытового обслуживания. Должны ж быть там умельцы...»

Его не очень-то зацепило, что Варвара, упрекая за бездействие — когда ж, мол, ремонт начнем, — бросила с досадой: «Денег тебе жалко...» Это она, чтобы поддеть побольнее, подзадорить, с места сдвинуть! Ей ли не известно, что в чем-чем, а в скупости, скаредности его не уличишь... Лишних рублей в доме у них не бывало, но на те деньги, что имеют они в руках, он всегда смотрит легко и просто: сегодня есть — и завтра будут! Не лежебоки же, работаем. Лишь рассчитывай, Варвара, чтоб до следующей получки хватило, чтоб по соседям не ходить, в долг не брать. В долг, известно, взять не трудно, отдавать тяжело. И по-всякому может быть... Он, помнится, в пехотном училище, соблазнившись увиденным на базарной барахолке фотоаппаратом, набрал у ребят, таких же безденежных курсантов, как сам, полтинников да целковых, купил эту дурацкую камеру на треноге — и по сей день памятны ему те монеты! Не успев сделать ни одного снимка, беспризорно оставив громоздкий аппарат в училищной казарме, он, выпущенный досрочно, неожиданно, с маршевой ротой отбыл на фронт, а в записной книжке у него значилось: «Тихонов — 2 р., Клыч — 2 р. 25 коп., Витька — 1 р., старшина — 50 коп.» — и т. д. Военным вихрем разметало младших лейтенантов, как странички той самой его новенькой записной книжки, — и рад был бы отдать юношеский должок, только не докличешься никого... И не тот должок уже... Долг. Он вернулся оттуда, а они — нет.

Он — в майорах, а они — в героях.

Тех, что смертью храбрых.

И чем дальше время уводит, тем ближе все они ему. Это уже возрастная потребность — назад оглядываться. А они — за спиной. В лихо сбитых набекрень пилотках, локоть к локтю в тугом строю, в котором он, курсант Чухлов, ходил запевалой.