Эрнст Сафонов - Сейф

И Куропаткин, довольный вот таким ходом своих размышлений, снова взглянул туда, где только что прошел Чухлов, плюнул в ту сторону, потер ладони, даже похлопал в них — как бы сам себе поаплодировал. «Выкусишь, — вслух сказал, — будет тебе!» Подумал, что в том, убийственном для Чухлова заявлении, которое он пошлет в областное управление МВД в одном конверте с другим, проливающим свет на подробности хищения сейфа с фабрики, обязательно надо будет указать, что Чухлов сознательно не принимал на работу энергичных, во всем безупречных людей, окружал себя личностями по тому же принципу — кумовства. Взял на службу ухажера собственной дочери, будущего зятя, одним словом, Аркашку Дрыганова, а его, Куропаткина, сына к милицейскому порогу не подпускает!.. Эх, был бы Ярослав, конечно, побоевей, порасторопнее, не в мать-дурочку, в их, Куропаткиных, породу... Но ничего — лишь бы устроить его, воткнуть туда, форму на него получить, а там бы он, отец, натренировал! Форма — она власть дает, и при таком, в форме, сыне и он, отец, при власти будет!..

Утром, пробившись в кабинет к Чухлову, он куда как прозрачно намекал: зачислишь в отдел сына — вложу тебе в руки кончик от поводка, который приведет, куда нужно... И вообще б поладили! Но нет — взвился Чухлов, угрожать стал. «Предупреждаю!..» А ведь можно, товарищ Чухлов, и так повернуть: к тебе зашел пенсионер-общественник, предлагал помощь, хотел изложить подмеченные тревожные факты — и был выгнан из кабинета! Точно-с! Так и надо... вот-вот. Как Чухлов будет оправдываться? Не выгонял? A-а, голубчик, выгонял, выгонял, не опротестуешь... «Потрудитесь выйти за дверь!» Было?

...Тот, кто в эти минуты мог бы тихонечко, со стороны, взглянуть на Куропаткина, подивился бы, какая страсть пылала сейчас на его всегда строгом, даже аскетическом лице! Оно было одухотворено величием идей, вскипавших, как горячие, клокочущие пузыри, в его неустанном, вечно бодрствующем мозгу. Он жаждал удовлетворения, он был уверен, что скоро получит его... Здесь, в густой тени вишневых кустов, куда солнце пробивалось робко, ложилось на землю желтыми бесформенными кляксами, отдавшими силу и жар где-то там, вверху, Куропаткин в ярком озарении видел будущее. Словно в волшебное зеркало смотрел. Он снимал с головы сына тяжелую фуражку, примерял ее на себя — и эта фуражка установленного образца, с высокой тульей, кантом, новенькой кокардой как-то очень уж ловко и непререкаемо садилась на его гладкую, безволосую голову; голове тут же — он чувствовал — делалось тепло, приятно; круглые стекла очков, прижатые сверху лакированным козырьком, смотрели вдаль по-ястребиному зорко и властно... Ах, хорошо-то как!

В юности он мечтал работать в ГПУ — чтобы носить на широком ремне кобуру с болтающимся витым шнуром, чтобы, когда улицей шел, на скрип его хромовых сапог тревожно оглядывались и он имел бы право подойти к любому — в рабочей ли кепке тот или в шляпе, по виду интеллигент — и потребовать документы... Но в ГПУ не взяли, про социальное происхождение вспомнили, что папаша, Матвей Семенович, имел собственную торговлю, да еще указали на то, что сам он, Семен Матвеевич, характеризуется на работе, в коллективе молочного завода, не как передовой строитель социализма, а как обыватель махровый...

Он тогда здорово струхнул. К счастью, тот разговор никаких последствий для него не имел... И он, тоскуя, что в жизни не все так устраивается, как мечтаешь, оправившись от испуга, сшил себе полувоенный френч с накладными карманами, купил у бывшего буденновца его польский трофей — кожаные краги и очень стал похож обличьем на ответственного работника. Мужики из деревень, приезжавшие на базар, издали кланялись, шапки стягивали...

Да чего душу воспоминаньями травить!

— Дуська, — громко крикнул жене, — вынеси мне сюда выходной китель! Да поскорей... курица!

Проворно нагнувшись, поднял обломок кирпича и ловко припечатал им крадущегося меж грядок соседского дымчатого кота — тот, коротко вякнув, свечой вверх взмыл... Не шастай по чужой территории!

Теперь уж совсем ублаготворенный, Куропаткин внутренне был готов к осуществлению продуманного плана. Он сам проведет кое-какое следствие, выявит, дознается, затем сообщит в областное управление, как твердо решил, и будут все основания указать на бездеятельность местной милиции, на служебную отсталость ее начальника. А главное — не без того, чтоб после не было благодарности ему, Куропаткину... Отметят обязательно! Пятнадцать тысяч государственных денежек — это вам не фукнуть-пукнуть, это сумма, он, Куропаткин, поможет вернуть ее в казначейское хранилище, — неужели сколько-то не отвалят за это ему самому? Клад в земле находят — и то двадцать пять процентов, четверть стоимости, дай сюда, счастливчику в руки! А тут как-никак сопряжено с опасностью, дело об ограблении, с его стороны — геройский поступок, достойный описания в газетах.

— Дуська, где китель? Тетеря!

Сейчас больше всего мучил такой вопрос: кто же тамбыл второй?

И хоть задумано, решился — поджилки тряслись, накапливался в нем страх, он физически чувствовал его: возникновением холодной дрожи во всем теле, тем, что внезапно замирало в груди, что-то обрывалось там, будто он в этот тягучий миг в яму летел... Однако он упорно гнал страх прочь, думал, что это временное, пока он не в деле, готовится, а как начнет — его не остановишь, закаменеет изнутри, ничто уже не испугает, не заставит своротить. Так казалось ему. Да и человек, к кому он пойдет сейчас домой, Петька Мятлов, не из каких-то там уркачей, даже, скорее, мягонький малый! И он, Куропаткин, не безмозглый дурак, чтоб о чем-то там в лоб спрашивать, с первого слова Петьку к стене припирать... Не-е-ет, легонечко, хитренько нужно, как паучок к застрявшей в паутине мухе: быть близко, рядышком, накалывать и терпеливо ждать, когда жертва сама устанет трепыхаться, готовенькой будет...

Но кто же минувшей ночью был рядом с Петькой, кто этот другой — вот бы выведать!

Ведь как все случилось-то... Воистину не знаешь, где найдешь.

Вчера перед вечером, когда всюду работа заканчивалась, он, гуляючи, прошел на территорию мебельной фабрики, чтобы разыскать на пилораме своего Ярослава, вместе с ним домой, к ужину, пойти. А пока ждал, когда освободится сын, ходил вокруг да около; увидел, что в бетонном заборе дыра, словно снарядом тут прошибло, в размах рук шириной, — и вылез через дыру наружу, прицелился в ближних кустиках нужду справить. Не особенно глубоко забрался в чащу, так, шага на два, на три — вот те раз, находка! В траве, прикрытые поверху сорванными лопухами, успевшими побуреть, лежали разного формата брусочки, доски, натуральные и те, что прессуют из опилок. Мебельные заготовки. Иные даже полированные, с аккуратными дырочками для шурупов. Кто-то из цеха натаскал, приготовил...