Эрнст Сафонов - Сейф

Ночью, уже в постели он лежал, эти заготовки не давали покоя, заснуть никак не мог. Оделся, снова направился к фабрике, крадучись, сам как вор. Рассчитывал, конечно, что, если никто не забрал товар, он тогда возьмет, сколько дотащит, все равно ведь уже не фабричное, за оградой, какие могут быть претензии.

Был у него за пазухой мешок с веревкой.

И оказалось, тут они, дощечки-планочки, не наведывался к ним еще никто, его дожидались... Ночь выпала темная, как на заказ, луна за облаками сидела. Он, торопясь, наполнял мешок — скорее, скорее, а там пустырем, овражками, задами огородов на свое подворье... И вдруг зашумело-зашуршало рядом, малость в сторонке; зат а ившись, распознал он, что краем кустов идут люди, двое, тяжело дышат, несут что-то... Не сюда ли, где он?! Нет, мимо! Слава те, господи... Но что, кто? Выглянул, навострил слух. Ага, одного узнал, Петька Мятлов это... Волокут вдвоем какой-то груз, невеликий по размерам, однако не совсем легонький, видать. Пыжатся. И в бег норовят, словно погоня сзади. Тот, другой, было слышно, хрипло сказал: «Ну, Петух, тут на все пять лет...» Петька, задыхаясь, отозвался: «Погоди, по десять припаяют!» Неизвестный злобно выругался, одернул: «Заткнись, не каркай! На пять лет веселой жизни, понял...»

Все остатние часы ночи, ворочаясь на кровати, Куропаткин не спал, жгло и корежило нетерпение узнать, что же такое сотворил Петька Мятлов, если он сам себе определил срок в десять лет. Уже тогда знал, что пойдет к Петьке, хоть посмотрит на него, постоит возле... А утром, только за калитку вышел, нате вам — на мебельной сейф с деньгами уперли! Ай да Петька-голубятник, новоявленный жених!

На пути к дому повстречал Чухлов Зинаиду, разносчицу телеграмм. Как всегда, она проворно крутила педалями велосипеда и была прямо-таки ослепительной: в белоснежной блузке, белых носочках, с тремя нитками хрустальных бус на шее, вспыхивающих удивительными огоньками, да еще ко всему этому от никелированного руля и велосипедных спиц отскакивали веселые солнечные зайчики — поневоле зажмуришься!

При виде Чухлова притормозила и, поравнявшись, спрыгнула со своего звонкого самоката.

— Григорий Силыч, не забыли, что приглашала? Свадьба у меня, так что прошу... В субботу!

— Благодарю за приглашение, Зинаида. Красавица ты. Не вру, не льщу. Верь слову, так сказать, незаинтересованного лица... Где жить-то с Петром будете?

— Так у него ж домина — хоть отряд солдат на постой определяй. Вдвоем с матерью всего. А у нас, иль не знаете, орава какая... К нему!

— А спрошу тебя, Зинаида, по-соседски... Замуж выйти — это, понимаешь, потом жизнь вдвоем мыкать. Как он, Петр, сейчас? Кроме голубей да рыбы... повзрослел? За воротник шибко не закладывает, в картишки на монету не поигрывает? Как тебе будет с ним, думала?

— Один ли день, Григорий Силыч, думала! — Скуластое личико Зинаиды стало очень серьезным, с грустинкой. — Он ведь душевный, Григорий Силыч, теплый характером. Послушный должен быть. Но мамка избаловала его, на всем готовеньком, сладком рос у нее, нужды-печали не ведал, сколько лет одни голуби да рыбалка с охотой... Все давно мужики, а он вроде б как парень, мальчик при мамке своей...

— Так, — поддакнул Чухлов и свое вставил: — Однако мальчик-то мальчик, а винцо прихлебывал, по канавам спал. Тебе, Зинаида, тут строже надо быть.

— Дай срок, Григорий Силыч, справлюсь! — Зинаида задорно передернула худенькими плечиками.

— Желаю тебе, Зинаида...

— Справлюсь, — вновь пообещала она и пожаловалась: — Этот еще прилип сейчас, Фимкин новый деятель... чтоб его разорвало! Гошка Устюжин! С картами своими...

— Все-таки, значит, поигрывает Петр? На деньги?

— Кто их разберет! На интерес вроде, на кружку пива...

— Плохо, Зинаида!

— Чего ж хорошего! Сейчас вот заезжала, Петр под шубой лежит, озноб его колотит, мать горячим молоком с медом отпаивает. На рыбалке с этим проклятым Гошкой были — лодка у них перевернулась, чуть, говорит, не утонул...

— Простыть сейчас мудрено, Зинаида, особенно рыбаку, дружному с природой. Это он от испуга.

— Я, Григорий Силыч, и говорю ему: погоди, дурачок, твой Гошка совсем тебя утопит, голову тебе отвинтит.

Она поехала своей дорогой, и он пошел дальше. Под ногами взбивалась пересохшая пыль, в ближнем дворе крякали утки, из открытого окна вылетал на улицу заливистый девичий смех, чьи-то невнятные слова доносились оттуда же, а из другого дома рвался наружу четкий голос диктора: «...Соревнование механизаторов за высокопроизводительное использование техники с каждым днем приобретает все более массовый характер...» Небо напоминало необъятный выцветший шатер с остатками позолоты на нем, и под этим шатром застарело копилась духота, густела, неоткуда было взяться ветру.

Чухлов оглянулся, но Зинаиды уже не было видно, свернула в переулок. Размышлял о непутевом Петьке Мятлове, а в мыслях обращался к ней, Зинаиде: «Вот уже, Зинаида, я вполне допускаю, что свадьбе вашей в назначенный день не бывать. Рано, разумеется, на все сто утверждать такое, но Петька твой, сдается мне, хоть сбоку, однако причастен к делу».

Дома Сильва встретила его громким лаем, ухватила за брючину, силясь увлечь за собой на веранду; всем своим видом выражала восторг и радость, и он, конечно, понимал, отчего старая собака с ума сходит: Таська, ее любимица, хозяйка ее последних лет, приехала. А на веранде знакомый Таськин чемодан, мягкий, в крупную клетку, с замком-«молнией», — и Сильва тянет Чухлова к нему, облаивает этот чемодан, в ошалелых глазах овчарки вопрос к нему: видишь?!

— Сколько еще в тебе прыти, старая! — смеется Чухлов, треплет Сильву за уши. — Что приехала — вижу!.. Отстань, руки помою...

Рядом с чемоданом дочери — другой, покрупнее, из стандартно-ходовых: жесткий, обклеенный коричневым дерматином, с металлическими угольничками. А возле него лежит обшарпанная гитара, изрисованная поверху чем попало: головки девушек с распущенными волосами, купола церкви с повисшей над крестами грачиной стаей, вислоухий заяц в порванных штанишках, а над ним примелькавшаяся фигура ухмыляющегося Волка из мультфильма «Ну, погоди!..».

«Гитарист, — неприязненно подумал Чухлов. — Из длинноволосых, что ль! — И тут же возразил себе: — Что, у Таськи глаз нет, чего это я в самом деле...»

Варвара, хоть сама звала обедать домой, почему-то припаздывала.

— Денек такой — о-хо-хо! — разговаривал Чухлов с Сильвой, неотступно бродившей за ним из комнаты в комнату. — Не каждый день в Доможилове ограбление, правда? Лет пять, считай, такого не было, с того года, как ночью пол-универмага вывезли. Но тогда залетные гастролеры действовали, мы их машины со всей добычей в Староглинском районе настигли, красиво взяли... Помнишь, старая, такой случай? Иль ты ничего уже не помнишь, кроме того, что стрелял в тебя Хрякин...