Вольф Долгий - Только всем миром

Марина Карасева не торопилась уходить. Больше всего ей, вероятно, хотелось сейчас выговориться. Но Еланцев вынужден был прервать ее: нельзя, чтобы время уходило впустую.

— Вы свободны, Марина. Когда понадобитесь — мы вас вызовем.

— Да, конечно, я в любой момент.

— До свидания. Оставьте, пожалуйста, у дежурного свой домашний адрес, а также адрес своей парикмахерской.

Проводив девушку взглядом, Еланцев, едва закрылась за нею дверь, спросил у Исаева:

— Когда, говоришь, у него смена начинается, у Кудрявцева? В семнадцать?

— Да, в семнадцать.

— Стало быть, не позже чем через час с четвертью его доставят к нам?

— Сколько групп задержания? — спросил у Исаева Чекалин.

— Две. Дома и в РСУ.

— Надо еще две группы. На квартире у Карасевой. И на ее работе, в парикмахерской, на случай, если он туда забредет. Где-нибудь, полагаю, да объявится.

— Да, пожалуй, тут лучше перестраховаться, — согласился Исаев. И тотчас вышел из кабинета.

Дальше все пошло стремительно, будто в ускоренной киносъемке. Едва, отдав необходимые распоряжения группам задержания, вернулся Исаев, как в кабинете появился человек средних лет:

— Меня направил участковый Саватеев. Велел обратиться к товарищу Исаеву.

— Слушаю вас.

— Моя фамилия Гущин, зовут Михаил Николаевич. Работаю бригадиром столяров в РСУ-5. Хочу рассказать про Кудрявцева. То есть я все уже участковому рассказал, а он велел вам снова все это рассказать.

— Да, пожалуйста.

— Ну что? Третьего дня, во вторник, значит, прихожу я утром на работу, а я всегда раньше восьми прихожу, а там, глядь, на табуреточке Кудрявцев Славик сидит, на верстак голову положил, но не спит, вроде как дремлет разве. Что меня удивило? Первое, что так рано он пришел. Обычно-то как? Редко-редко не опоздает. А тут — на тебе! Потом — что одежда на нем для парадного выхода. Брючата штруксовые, полуботиночки на эдаком каблучище. И еще одна интересная штукенция. Руки грязные, прямо корка на них черная. Мне даже померещилось — кровь засохшая. Я спросил про это, а он: да, дядя Миша, кровь. Подрался я, сопатку мне от души почистили, юшка кровавая из носу пошла, еле остановил. Еще я учуял — перегаром от него нехорошим несет. И спать, гляжу, хочет, век не держит, хоть спички вставляй. Вот что, парень, говорю ему, чеши-ка ты домой. Лучше пусть прогул запишут, чем в таком виде начальству показываться. Дал ему еще, виноват, трояк на опохмелку. Он не просил, нет, я сам. Живой же человек, жалко! Он и ушел, послушался, значит, моего совета.

— Таким образом, вы один только в то утро видели его на работе?

— Выходит, что один. А что, натворил он что-нибудь?

— Не знаем еще. Разберемся. Вполне возможно, что ваше сообщение поможет нам. Спасибо. Вы сегодня в какую смену работаете?

— Во вторую.

— А во вторник?

— Во вторник — в первую. И в понедельник. А со среды, то есть со вчерашнего дня, бригада — по скользящему графику — выходит во вторую смену. И завтра, в пятницу, тоже будет во вторую. С пяти.

— Тогда вам пора. Не смею задерживать. До свидания.

— До свидания.

— Да, если увидите Кудрявцева…

— Как не увижу! Он тоже с пяти.

— Если увидите, ничего ему, пожалуйста, не говорите.

— Понял, понял!

— И ни о чем не спрашивайте.

— Так все и будет, не сомневайтесь. Простите за беспокойство, — сказал на прощание бригадир и аккуратно закрыл за собой дверь.

— Этим сведениям, да хотя бы сутки назад, цены бы не было! — сказал Исаев.

— Всему свое время, — философски заметил Елан- цев.

Зазвонил телефон. Исаев снял трубку. Слушал, не проронив ни слова. Положив трубку, сказал:

— Из порта. Личное дело Кудрявцева. Судя по фотографии, сходство несомненное… — Добавил, покачав головой: — Надо же, прямо само все в руки идет!

Что до Чекалина, то его ничуть не удивляло, что сведения о Кудрявцеве — возможном преступнике — стали поступать вдруг в таком изобилии. Нет, это вовсе не результат какого-то там особого везения. Так, в сущности, и должно было все быть. Недаром же был составлен и широко распространен рисованный портрет предполагаемого убийцы. Недаром вот уже вторые сутки Кудрявцев на прицеле у лейтенанта Саватеева. Недаром целая бригада изучала личные дела в отделе кадров порта. Ну а когда столько наработаешь — оно и пойдет тогда, дело, как бы само собой…

— Итак, — сказал Еланцев, — подытожим, чем мы располагаем. Первое — сходство с предполагаемым убийцей. Второе — попытки создать фиктивное алиби. Третье — наутро, после убийства таксиста, пришел на работу очень рано и, возможно, в крови. Четвертое — прежде работал в торговом порту. Это — твердо, это — незыблемо. Только это. Остальное пока гадательно.

— Разве? — усомнился в таком выводе Исаев. — А то, что он был третьим, когда клянчили водку у Калы- мыча? А то, что он находился в такси за рулем во время наезда у вокзала? Наконец, то, что инспектор подобрал его после аварии в кювете около той же машины?

— Все это, дорогой майор, — сказал Еланцев, — нам и предстоит выяснить. На допросе. На опознании. Во время проверки показаний на месте преступления. Ну и так далее. Только после этого, когда одно наложится на другое без зазора, как две одинаковые, скажем, картинки, вот тогда… — оборвал себя, посмотрел на часы: — Между прочим, уже пять минут шестого.

Прошло еще с полчаса. Блондина все не было. Это могло означать только одно: Кудрявцев ни в одном из мест, куда были направлены группы задержания, не объявился. Видно, и на работу не вышел — иначе давно бы уже был доставлен в райотдел. Неужели в бега подался? Чекалин с чувством острой вины подумал было уже о том, что им допущена непростительная оплошность: следовало перекрыть все пути выезда из города — вокзал, аэропорт, автобусную станцию, когда раздался телефонный звонок, который иначе как спасительный и не назовешь.

Звонил Саня Буряк. Выслушав его, Исаев, взявший трубку, даже в лице переменился. Буряк сообщил, что Блондин в данный момент изволит находиться в кафе «Звездочка», где тянет через соломинку коктель под названием «Маяк».

— Саня, — крикнул в трубку Исаев, — приеду через пяток минут! Если он попытается уйти — сделай что-нибудь, помешай! Или — проследи, куда пойдет…

У Чекалина, после Саниного звонка, заметно отлегло от сердца. Появилась здравая мысль, что оплошности, пожалуй, не было: у коллег из транспортной милиции тоже ведь имеется композиционный портрет, который, уже проверено, срабатывает безотказно, так что, попади в их поле зрения кто-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающий предполагаемого преступника, они бы тотчас дали знать.

Последние минуты были, пожалуй, самые трудные. Но вот он наконец появился в дверях, сопровождаемый Исаевым, тот, кого поначалу нарекли Блондином. Чекалин, кажется, узнал бы его и в тысячной толпе. Без головного убора, автоматически еще отметил он, белый шарф из-под темной куртки, синие вельветовые брюки, туфли на высоком каблуке, на руках перчатки, еще, конечно, это: светлые, почти белые волосы, зачес — налево…