Хокан Нессер - Возвращение

Она отпила немного чаю и возобновила рассказ:

– Лео все бросил и вернулся в Каустин. Купил этот дом – видимо, ему удалось скопить некоторую сумму… и работая, и при помощи спорта… Его осудили и за допинг, и за… Как это теперь называется? Нарушение спортивных правил?

Юнг снова кивнул.

– Я читал об этом, – сказал он. – Он попался на чемпионате Европы, когда упал в забеге на пятитысячеметровую дистанцию. Ему обещали в случае победы крупную сумму, разумеется, втайне… И тут в больнице обнаруживают амфетамин и что-то еще. Кажется, он был одним из первых, кого поймали в Европе на допинге. Но простите, госпожа Хугстра, продолжайте.

– Так что, он купил этот дом. Когда мы были детьми, его называли «Густая тень», не знаю почему. Конечно, стоит он несколько в стороне от других. Он пустовал пару лет. Полагаю, он купил его недорого. И начал заниматься курами. Лео работал в этой отрасли в Оберне и видел возможности… Он мог быть довольно предприимчивым, если хотел. Обладал чутьем к коммерции… – Она снова замолчала.

Юнг сделал глоток пива и спросил:

– А потом появилась Беатрис?

На ее лице отразилось отчаяние.

– Мы должны говорить и об этом, инспектор?

«Не знаю, – подумал он. – К тому же я пока не инспектор. И может быть, никогда им не стану».

– Может быть, всего пару коротких вопросов? – предложил он.

Он кивнула и сцепила руки на коленях. Он нащупал во внутреннем кармане блокнот, но снова решил подождать.

– Вы с ней встречались?

– Только когда она была маленькой. Я видела ее девочкой в Каустине. Они были ровесники… учились в одном классе.

– Она тоже не осталась в деревне?

– Нет. Она уехала, а вернулась через несколько месяцев после Леопольда. Вроде жила какое-то время в Ульминге… и бросила там мужа.

Юнг задумался. Он вдруг перестал понимать, что ему нужно на самом деле. К чему все эти расспросы и что они могут дать? Ведь не может же эта пожилая, бедная сестра Верхавена быть каким-то образом замешана в этом деле? Зачем сидеть здесь и мучить ее расспросами, заставлять вспоминать то, о чем она старалась забыть?

Хотя, конечно, никогда не знаешь.

– Она была красива? – спросил он наконец, когда пауза затянулась.

Она не сразу ответила.

– Да. С мужской точки зрения, она была очень красива.

– Но вы ведь ее никогда не видели.

– Только на фотографиях. В газетах.

Он сменил тему. Полностью.

– Почему вы так долго не обращались в полицию, госпожа Хугстра?

Он сглотнула:

– Я ничего не знала. Поверьте мне, инспектор. Я понятия не имела о том, что с ним случилось. Мы не поддерживали отношения… совсем… вы должны понимать.

– Вам не кажется странным, что ваш брат пролежал восемь месяцев мертвым и никто его не хватился?

– Согласна. Мне жаль… Это просто ужасно.

– Вы навещали его в тюрьме?

– Однажды на первом сроке. Но он решительно дал понять, что не желает дальнейших посещений.

– И вы с уважением отнеслись к его желанию?

– Да, с уважением.

– И ваш брат?

– Да. Он один раз попытался навестить его после второго раза, но Лео не захотел его видеть.

– Вы переписывались?

Он помотала головой.

– Но вы следили за домом?

– Нет, вовсе нет. У меня просто был ключ. Я была там два раза за последние двенадцать лет. Второй раз за неделю до его освобождения… Он написал открытку, в которой попросил оставить ему ключ.

– И на этом все?

– Да, – она посмотрела на него виновато, – боюсь, что на этом все.

«Тьфу ты, – думал Юнг через четверть часа, переходя наискосок улицу. – Надо не забыть позвонить сегодня вечером сестре. Так и правда жить нельзя».

Кстати, и Маурейн лучше тоже позвонить, если не просто так, то хотя бы по проводу блокнота с глоссарием.

Проехав уже несколько километров, Юнг вспомнил, что так и не спросил о несчастном случае с яичком, но, как ни размышлял над этим вопросом, он никак не мог понять, какое это может иметь значение. В любом случае для обсуждения этой детали можно воспользоваться телефоном.

И тогда не нужно будет сидеть так близко от нее.

«Видно, я все же немного стеснителен», – подумал он и включил радио.

По дороге в «Ульменталь» инспектор Роот почему-то задумался о расстояниях; позже он поймал себя на том, что эти мысли возникли, когда он проезжал Линзхаузен и бросил взгляд на названия «Каустин» и «Верен», помещенные на одном указателе.

Каустин – 16 километров.

Верен – 38 километров.

Хоть и в разные стороны, естественно. Каустин в направлении северо-запада, Верен скорее прямо на юг. Даже его зачаточных знаний геометрии хватило на то, чтобы рассчитать, что расстояние между этими населенными пунктами не меньше… пятидесяти километров.

Почему убийца решил бросить тело именно там? В Берене. Маленьком городке с… сколько их там? Двадцать пять тысяч жителей? Ну не более тридцати тысяч, это точно.

Чистая случайность?

Очень возможно. Если целью убийцы было отвезти тело как можно дальше от Каустина, чтобы связь с Верхавеном прервалась… да, тогда этого, наверное, достаточно. С другой стороны, естественно, большее расстояние послужило бы такой цели еще лучше.

Потому что похоже, что Верхавена действительно умертвили в собственном доме. Можно исходить из этого предположения? Или нельзя? В деле по-прежнему много неясного. Или он мог покинуть дом не замеченным соколиным взглядом фрау Вилкерсон? А вдруг это случилось в другом месте?

Разумеется, преступник тоже мог уйти. Например, ночью. Или через лес. Глаза имеет только дорога в деревню, да и сама деревня, конечно.

Верхавен вполне мог и сам добраться до Берена… или другого места… и там встретить убийцу. Без сомнения.

Он свернул на шоссе.

Следующий вопрос. Как? Как в таком случае он добрался в Верен… или куда-то еще?

Своей машины у него больше не было. Значит, автобусом или на такси, больше, наверное, нечем… А если так, то выяснить это будет не так уж сложно. По крайней мере, со временем.

Пока им удавалось держать на расстоянии средства массовой информации; конечно, это радовало, если принять во внимание обстановку вокруг расследования, но рано или поздно все равно придется прибегнуть к их помощи. И само собой, со временем сарафанное радио из Каустина разнесет слухи по округе. А вскоре новость распространится по всей стране, и это будет и хорошо, и плохо одновременно. Как всегда.

«Журналисты, они как коровье дерьмо», – говорил обычно Рейнхарт. Роот не то чтобы восхищался подобными высказываниями, но все же считал, что в них есть доля истины.

«Так что, если есть некий шофер, – думал Роот, – или водитель автобуса, который вспомнит пассажира, отправившегося из Каустина как-то августовским вечером или ранним утром, возможно, впрочем… почему бы и не в Верен, да, тогда бы, конечно, количество вариантов заметно сократилось».