Эван Хантер - Охота на сыщиков

— Чья идея, о ком ты говоришь? Кто задумал?

— Элис, — ненавидяще процедил Мерсер.

Элис Буш в строгом костюме спокойного серого цвета сидела в кабинете следственно-розыскного отдела, небрежно положив ногу на ногу.

— Сигарета найдется, Стив? — ровным голосом обратилась она к Карелле.

Карелла протянул ей сигарету, но спичку для нее зажигать не стал. Элис посидела немного в выжидательной позе, зажав сигарету в углу рта, пока не поняла, что ей придется закуривать самой. Невозмутимо чиркнула спичкой и неторопливо затянулась.

— Ну, так что? — спросил Карелла.

— А что? — Она равнодушно пожала плечами. — Это уже все позади, Стив.

— А ты ведь действительно ненавидела его. По-настоящему. Господи, как же ты должна была его ненавидеть!

— Хорошо излагаешь, Стив. С чувством. Аж за душу берет.

— Не кривляйся, Элис! — повысил голос Карелла. — Я в жизни на женщину руки не поднял, но клянусь Богом…

— Остынь, Стив. Все позади. Вот получишь свою медальку и…

— Элис! — вновь предостерег ее Стив, едва сдерживая себя.

— Что Элис? Ну что Элис? Чего ты от меня хочешь? — взорвалась она. — Чтобы я билась здесь в истерике? Не дождетесь! Да, я его ненавидела, доволен? Да, да, да! Ненавидела его ручищи, вечно лапает тебя, когда не просят! Ненавидела его дурацкую рыжую шевелюру, вечно торчком, как у клоуна! Ненавидела его идиотские… Да я все в нем ненавидела! Доволен теперь?

— Мерсер говорит, что ты просила у Хэнка развода, это правда?

— Нет. Я не просила у него развода. Он бы никогда в жизни не согласился.

— Почему ты не оставила ему этот шанс?

— Зачем? А он мне давал хоть один шанс? Сиди взаперти в проклятой квартире, жди, когда он соизволит вернуться с какого-нибудь ограбления или поножовщины, или что там у вас еще. И это жизнь? Разве женщина так должна жить?

— Ты знала, что он полисмен, когда выходила замуж.

Элис промолчала.

— Могла бы попросить развода, Элис. Ведь могла бы хоть попробовать!

— Да не нужен мне был развод, черт бы тебя побрал, Стив! Я хотела, чтобы он исчез. Совсем. Навечно.

— Ты своего добилась. Хэнк мертв. Он и еще двое. Можешь радоваться.

Элис неожиданно лукаво улыбнулась.

— Все это меня не очень волнует, Стив.

— Нет? — искренне удивился Карелла.

— Среди присяжных наверняка будут мужчины, — Элис помолчала. — А я мужикам нравлюсь.

Среди присяжных оказалось восемь мужчин. На обсуждение вердикта у них ушло ровно шесть минут. Пока старшина присяжных зачитывал вердикт, а судья выносил приговор, Мерсер жалобно и безостановочно всхлипывал. Элис слушала в холодном бесстрастии, выпрямив спину и плечи, высоко вскинув голову.

Присяжные признали их обоих виновными в убийстве первой степени, и судья приговорил их обоих к смертной казни на электрическом стуле.

19 августа был оглашен приговор Стивену Карелле и Теодоре Фрэнклин.

— Известна ли кому-либо из вас какая-нибудь причина, препятствующая вам сочетаться законным браком? Если среди присутствующих есть кто-либо, кто мог бы представить какую-нибудь вескую причину, препятствующую сторонам сочетаться законным браком, пусть изложит ее сейчас или впоследствии хранит молчание.

Лейтенант Барнс хранил молчание. Детектив Хэл Уиллис не вымолвил ни слова. Немногочисленное собрание родственников и друзей молча любовалось Стивом и Тедди увлажненными глазами, полными умиления.

Клерк повернулся к Карелле.

— Берете ли вы, Стивен Луис Карелла, эту женщину своей женой для совместной жизни в законном браке? Будете ли вы, как и подобает верному мужу, любить, почитать и заботиться о ней в здравии и недугах, в радости и тягостях?

— Да, — заторопился Карелла. — Буду. Я согласен. Да.

— Берете ли вы, Теодора Фрэнклин, этого мужчину своим мужем для совместной жизни в законном браке? Будете ли вы, как и подобает верной жене, любить, почитать и заботиться о нем в здравии и недугах, в радости и тягостях?

Тедди кивнула. Глаза ее были полны слез, но с лица не сходила счастливая улыбка.

— Поскольку вы оба изъявили согласие на брак и подтвердили его перед всеми присутствующими, я врученной мне законами этого штата властью объявляю вас мужем и женой. Да благословит Бог ваш союз!

Карелла заключил Тедди в объятия и запечатлел на ее мокром от слез личике долгий поцелуй. Клерк расплылся в улыбке. Лейтенант Барнс солидно прокашлялся. Уиллис уставился в потолок. Когда Карелла весьма неохотно освободил Тедди из своих объятий, ее поцеловал клерк. Потом ее целовал Барнс. Потом ее целовал Уиллис. За ним выстроилась в очередь целовать Тедди вся мужская часть родственников и. друзей.

Карелла взирал на все это с идиотски-радостной улыбкой.

— Ты давай возвращайся поскорее, — деловито сказал ему Барнс.

— Что значит поскорее? У меня медовый месяц, Пит!

— Все равно не задерживайся. Как же мы без тебя обойдемся? Ты у нас единственный полисмен в городе, который нашел в себе мужество восстать против упрямого и своевольного лейтенанта Барнса из…

— О, да пошел ты к черту, Пит! — рассмеялся Карелла.

Упорно молчавший до сей поры Уиллис крепко и с чувством тиснул ему руку.

— Удачи, Стив! Чудесная она у тебя девушка!

— Спасибо, Хэл.

Подошла Тедди. Он обнял ее за плечи.

— Ладно. Пошли, что ли, Тедди?

Они вышли из зала рука об руку.

Барнс проводил их завистливым взглядом.

— Отличный он все-таки полисмен, — с вызовом заявил лейтенант Уиллису.

— Это уж точно, — легко согласился тот.

— Пошли и мы, — предложил Барнс. — Посмотрим, что у нас в конторе творится.

Они не спеша направились вдоль по улице.

— Погоди, газетку прихватим, — вдруг попросил Барнс.

Он остановился у киоска и купил выпуск газеты, в которой подвизался Сэвидж. Сообщения о процеосе уже были оттеснены с первых страниц, уступив место куда более важным новостям.

Лаконичные заголовки ликующе возвещали:

Заметки поклонника Эда Макбэйна о его творчестве и нашей действительности

Всего лет десять назад московские издатели с негодованием, но категорически отвергали все предложения опубликовать переводы детективных, повестей Эда Макбэйна, на мой взгляд, лучшего представителя „полицейского жанра" в современной американской литературе. Причин обычно выдвигалось две.

Первой, как давали понять издатели, поднаторевшие в те времена в красноречивых взглядах на потолок и не менее выразительном шевелении пальцами, бровями, плечами и другими частями всего своего послушного „верхам" организма, являлось то, что объекты литературного и гражданского интереса писателя из США почему-то относились к запретным тогда в СССР темам. Прикосновение к „язвам капитализма" — наркомании и подростковой преступности, насилию и жестокости, расовой и национальной ненависти и к порождающим их бездуховности и падению нравов — каким-то причудливым образом оказывалось слишком болезненным для советского общества. Сталкиваясь в нашей повседневности с социальными пороками, официально приписанными исключительно к „забугорному" миру, мы воздерживались говорить о них вслух, предпочитая верить, что в судьбах проститутки нового социалистического типа и ее горемычной сестры по ту сторону сплошного кольца буржуазного окружения нет ничего общего.