Лоренс Сандерс - Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]

Белый здоровяк несколько опешил, ибо он понял, что старик слеп.

— Ты мне угрожаешь? — удивленно спросил он.

Толстяк Сэм встал у двери, чтобы в случае чего первым выйти.

Не отказавшись от роли миротворца, священник подал голос из-за газеты:

— Смиритесь, братья! Господь благосклонен ко всем расам!

— Правда? — рявкнул слепой и, вытащив из старого пиджака кольт 45-го калибра, выстрелил в белого здоровяка.

Грохот выстрела потряс вагон, ударил по барабанным перепонкам, рассудку и рефлексам. Белый здоровяк мгновенно превратился в карлика, выдохнув воздух, как лопнувший шар.

Мокрая черная кожа толстяка Сэма как по волшебству высохла и посветлела.

Но пуля из кольта, слепая, как и сам стрелок, в соответствии со всеми законами баллистики, пробила страницы «Нью-Йорк таймс», а затем и сердце толстого желтокожего священника. Его преподобие, коротко прохрипев, отправился к Создателю.

Гробовое молчание, установившееся в вагоне, было вполне уместным, хоть и не умышленным. Просто на какое-то мгновение выстрел пронзил всех пассажиров сразу.

Люди ожили, когда от порохового дыма стало першить в горле, заслезились глаза, защекотало в носу.

— Слепой с пистолетом! — завопила негритянка, вскочив на ноги. Она завопила это так, как только может сделать представитель темной расы с четырехсотлетним печальным опытом. Ее рот превратился в эллипсоид таких размеров, что, казалось, способен проглотить кольт. В овальном отверстии были хорошо видны резцы с коричневыми пятнами, белесый язык, спереди распластавшийся за нижними зубами, а сзади бугром поднимавшийся к небу, язычок которого дрожал, словно алый камертон.

СЛЕПОЙ С ПИСТОЛЕТОМ! СЛЕПОЙ С ПИСТОЛЕТОМ!

Этот крик вывел остальных пассажиров из оцепенения. Поднялась невообразимая паника.

Белый здоровяк ринулся вперед, столкнулся со слепым, чуть не выбив у того из руки кольт, затем, завидя смертоносное оружие, резко отпрянул назад, отчего ударился позвоночником о металлическую трубу. Сочтя, что его кто-то атаковал сзади, он снова ринулся вперед. Коль пришел смертный час, лучше встретить погибель лицом к лицу.

Когда же на слепого вторично навалилось огромное потное тело, он решил, что на него набросилась банда линчевателей. Пропадать, так с музыкой, мелькнуло у него в голове. Кое-кого я захвачу на тот свет с собой. И он дважды выстрелил наугад.

Этот новый залп стал для пассажиров слишком тяжким испытанием. Их реакция не заставила себя долго ждать. Одни сочли, что настал конец света, другие — что на землю напали марсиане или венериане. Кое-кто из белых решил, что черные подняли восстание. Кое-кто из черных подумал, что пора подниматься на бой за свои права.

Но толстяк Сэм был реалистом. Он знал одно: главное — вовремя смыться. Он опрометью ринулся в стеклянную дверь. На его счастье поезд выскочил на станцию — 125-я улица — и со скрежетом стал тормозить. Сэм вывалился на платформу. В порванной одежде, с кусками стекла, впившимися в черную, залитую алой кровью кожу, он напоминал сюрреалистический вариант французского забора.

Остальные ринулись за ним, но остатки стекла не пускали их. Когда же поезд остановился и двери отворились, бедняги были немилосердно изрезаны этими ножами. Бедлам выплеснулся на платформу. Люди сталкивались, падали, в ужасе сучили ногами. Они пытались поскорее выбраться на улицу, спешно поднимались по лестнице, падали, переступали друг через друга и снова падали. Крики лишь увеличивали панику. Все та же негритянка продолжала истошно вопить:

СЛЕПОЙ С ПИСТОЛЕТОМ!!!

Слепой же лихорадочно ощупывал одной рукой пространство вокруг себя, находя лишь поваленные тела сограждан. Вторая рука бесцельно водила пистолетом, словно его дуло могло помочь что-то увидеть.

— Куда? — горестно взывал слепой, — Куда идти?

Гарлемцы, пришли в такое бешенство, на которое только и способны жители этого района. Нью-йоркские власти распорядились снести трущобы в квартале на северной стороне 125-й улицы в районе Седьмой авеню. Жителям некуда было податься. Другие гарлемцы были недовольны, потому что понимали: переселенцы из этих домов появятся у них и их районы тоже станут трущобами. В квартале хватало маленьких магазинов, кафе и прочих коммерческих заведений, и их владельцы тоже были недовольны: арендная плата в новых домах была слишком высокой.

То же самое можно было сказать и о квартирной плате, но пострадавшие квартиросъемщики даже не успели об этом подумать. Необходимость поскорее подыскать жилище как-то заслонила от них все остальное. Они неохотно расставались с домами, в которых многие из них родились, где они женились, рожали детей, где умирали их родные и близкие. Их мало утешал тот факт, что эти дома были признаны негодными для проживания людей. Обстоятельства принуждали их жить там, пока они сами не деформировались настолько, что жилища и жители стали прекрасно подходить друг другу. Теперь же их выгоняли из привычных берлог, и этого было достаточно, чтобы взбунтоваться.

Какая-то негритянка, наблюдавшая за происходящим с противоположной стороны улицы, мрачно заметила:

— Это они называют программой жилищного развития. По-моему, это программа жилищного уничтожения.

— Почему бы ей не заткнуться, — хихикнула молодая и нахальная чернокожая особа, — что толку чесать языком.

— Она похожа на старый облезлый матрас, — фыркнула ее столь же молодая и нахальная подруга.

— И ты тоже заткнись, — обрезала ее спутница. — Доживешь до ее лет, сама станешь матрасом.

Двое молодых людей, только что вышедших из спортзала XAMЛa [19] Христианская ассоциация молодых людей. , остановились у витрины Африканского мемориального книжного магазина, расположенного рядом с ювелирным магазином.

— Они и магазин, глядишь, снесут, — сказал первый, — Они не оставят нам ничего.

— Подумаешь, — отозвался его спутник, — Лично я не читаю.

Его друг удивленно уставился на него:

— Что ты говоришь! Тебе надо научиться читать непременно!

— Ты не понял меня, старина. Я не сказал, что не умею читать. Я сказал, что не читаю. Ну зачем мне читать всю эту чепуховину?

На это его спутник только хмыкнул, и они удалились.

Но большинство чернокожих братьев и сестер стояли и равнодушно смотрели, как огромные металлические шары врезаются в дряхлые стены домов. День выдался жаркий, и гарлемцы покрывались обильным потом и вдыхали воздух, отравленный выхлопными парами и белесой пылью от штукатурки.

Дальше на восток, на другом конце обреченного квартала, где 125-ю улицу пересекает Ленокс-авеню, стояли Могильщик и Гробовщик и стреляли из своих больших никелированных револьверов 38-го калибра в огромных серых крыс, что разбегались из-под сносимых домов. Всякий раз, когда стальной шар врезался в стену, на улицу выбегало несколько крыс, и вид у них был куда более недовольный, чем у выселяемых жильцов.