Лоренс Сандерс - Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]

— Хорошо, твоя шевелюра не сгорела, — заметил Могильщик.

— Она у меня огнеупорная, — буркнул Гробовщик.

В зареве горящей машины они представляли собой дурацкое зрелище. Один в пиджаке, рубашке, галстуке и без брюк, в фиолетовых трусах, нелепо переступал огромными ступнями в носках с подвязками. Второй без пиджака, с пустой кобурой на плече и револьвером за поясом.

Навстречу им спешили пешие полицейские и патрульные машины. Кто-то кричал:

— Отойдите подальше! Отойдите подальше!

Как по команде, они двинулись от машины, на ходу оглядывая крыши соседних домов. В окнах появились головы жильцов, заинтересовавшихся происходящим, но на крышах никого не было видно.

Снаружи «Файв спот» ничем не выделялся. Две огромные стеклянные витрины, как у супермаркета, выходили и на Сент-Маркс-плейс и на Третью авеню. Но за витринами начиналась вторая стена, в которой были проделаны овальные отверстия, позволяющие увидеть фрагменты интерьера. Они напоминали картины Пикассо: в овалах виднелись белые зубы, красные губы, каштановая прядь и накрашенный глаз, бокал с коктейлем и рукав, короткие черные пальцы, бегающие по белым клавишам пианино.

Эти отверстия были закрыты особыми стеклами, в которых посетители могли видеть только собственное отражение.

Звуконепроницаемость была поразительная. Если дверь была закрыта, то на улице не было слышно ни звука. В этом тоже были свои резоны. Звуки, раздававшиеся внутри, слишком дорого стоили, чтобы их можно было бесплатно дарить прохожим.

Когда двое рослых крепких детективов вошли в клуб со своим маленьким другом, все звуки издавали исключительно музыканты, игравшие что-то очень эксцентрически-современное. Лица их были сердиты. У слушателей лица были такие серьезные, словно они присутствовали на похоронах. Но молчали они вовсе не потому, что увидели двух черных громил и их педерастического вида спутника. Детективы слишком хорошо знали обычаи этой части города и не удивлялись тому, что белые наслаждались джазом в абсолютном молчании. Впрочем, в зале хватало и черных лиц, словно на ассамблее ООН. Но чернокожие проявляли сдержанность и старались не нарушать безмолвия, царившего вокруг.

Блондин в черном костюме провел их на места у эстрады, под самым гонгом. Места были на таком заметном месте, что, похоже, их держали про запас для подозрительных посетителей. Детективы улыбались про себя при мысли о том, за кого приняли самих их и их нового друга. Неужели они похожи на эту категорию человечества?

Не успели они расположиться, как началось веселье. За соседним столиком сидели две те самые женщины, которые раньше проехали мимо бара-закусочной в спортивном автомобиле иностранной марки и которых Джон Бабсон обозвал лесбиянками. Словно наконец дождавшись детективов, одна из них вскочила на столик и начала неистово исполнять танец живота. Казалось, она поливает аудиторию невидимыми очередями из автомата, спрятанного под мини-юбкой, короткой, словно набедренная повязка. Эта юбка из золотой парчи выглядела как-то удивительно непристойно на фоне ее гладких золотистых ляжек. Длинные, совсем не мускулистые ноги были в серебристых парчовых носочках и золотых сандалиях. С голого живота неприлично подмигивал пупок, упругие грудки колыхались в золотой сетке-блузке, словно детеныши тюленя.

При ближайшем рассмотрении она оказалась гораздо более хрупкой и женственной, чем тогда, в машине. В новом ракурсе снизу вверх она представлялась высокой, соблазнительной, прекрасной, словно мечта во плоти. Лицо сердечком, губы смелые, полные, волосы, короткие и кудрявые, поблескивали, словно вороненая сталь. Ресницы длинные, глаза янтарные, обведенные черной тушью, над глазами голубой козырек. Она так увлеклась ролью секс-бомбы, что ее номер уже подпадал под статью о непристойном оголении.

— Бросай свои прелести на шарап, поймаем! — раздался крик, явно исходивший от цветного братца. Белому и в голову не пришло бы такое: разве можно бросать наугад подобную красоту?

— Давай, наяривай, Кэт! — А это уже был кто-то из ее белых знакомых — он знал, как ее зовут.

Расстегнув молнию на мини-юбке, она позволила ей медленно сползти вниз. Внезапно спутник Гробовщика с Могильщиком вскочил. Они удивленно посмотрели на него. Из-за этого они не увидели, как вторая лесбиянка вскочила тоже.

— Извините, — пробормотал Джон, — Мне надо поговорить с одним человеком.

— Я так и понял, — отозвался Гробовщик.

— Что, невмоготу стало? — поинтересовался Могильщик.

Джон скорчил гримасу.

Блондин в черном, глупо суетясь, пытался вернуть юбку на место. Гости встретили это залпом хохота, а женщина, устроившая этот стриптиз, закинула длинную шоколадную ногу ему на шею, накрыла его голову миниюбкой и прижалась к его лицу промежностью.

Сердитые музыканты и бровью не повели. Они как ни в чем не бывало выдавали современный вариант «Не уходи, Джо», словно блондины тыкались носом в промежность шоколадной девицы каждый божий день. Вокруг возвышения расхаживал человек в зеленой шелковой рубашке с длинными рукавами, оранжевых полотняных брюках и тирольской красно-черной шляпе. Всякий раз, проходя мимо пианино, он наклонялся и, протянув руку через плечо пианиста, брал аккорд.

Клуб превратился в бедлам. Те, кто держался с достоинством, мигом его утратили. Те, кто был серьезен, развеселились. Все были счастливы. Кроме музыкантов. Администрации тоже вроде следовало бы радоваться, но не тут-то было. Длиннолицый лысый человек бросился на выручку утонувшему в ляжках шоколадной красавицы. Трудно сказать, хотел он, чтобы его освободили, или нет. Но как бы он к этому ни относился, другие белые зрители испускали залпы хохота.

Лысый схватил горячую шоколадную ногу. Тотчас же красотка обвила ею шею лысого. Теперь у нее под юбкой оказались сразу две мужских физиономии.

— Угощайтесь! — крикнул один весельчак.

— Поделите ее поровну, — посоветовал другой.

— Но и нам немножко оставьте, — предупредил третий.

Шоколадная женщина разволновалась. Она стала изо всех сил трясти бедрами. Не без усилий пленникам удалось освободиться. Лица у них были красные, как у вареных омаров. Мини-юбка упала на стол. Шоколадные ноги выбрались из нее, а краснолицые белые попятились. Ловким быстрым движением шоколадная женщина сорвала с себя черные кружевные трусики и победно замахала ими. Густые черные завитки образовывали пятно с перчатку бейсболиста, оттенявшее шоколадный живот.

Зрители рычали, хохотали, аплодировали, вопили:

— Урра! Оле! Браво!

Вдруг отворилась входная дверь, и в клуб ворвались вопли полицейской сирены. Гробовщик и Могильщик вскочили из-за стола и стали озираться в поисках их приятеля. Но вокруг были люди в состоянии, близком к паническому. Веселая музыка, исполняемая сердитыми музыкантами, прекратилась. Голая любительница стриптизов завизжала: «Пат! Пат!» Ответом ей был вопль многих глоток — голос тревоги. Детективы еще не успели выйти на улицу, как Могильщик сказал: