Юзеф Хен - Останови часы в одиннадцать

— Шеф сотрет тебя в порошок, — услышал он предостерегающий голос из темноты.

— Пусть поостережется. Я был лучшим стрелком в организации.

— Нас пятеро, а ты один.

— Я не один.

Тень Смулки застыла в углу. Раздался вопрос:

— Кто с тобой?

— Ты.

Тень качнулась, потом опять застыла.

— Забудь, — сказала тень.

— Нет.

— Кто еще?

— Чесек. Наверняка пойдет за лагерником.

Смулка вышел из темноты. В полосе серого света вид у него был жуткий.

— Где книга? — спросил он.

— Не знаю.

— Чертова тьма, — выругался Смулка.

— Теперь ты ее не найдешь…

— Плевать я на нее хотел, — сказал равнодушно Смулка. — Я могу себе взять что-нибудь другое. Будет меньше хлопот.

Хенрик не отвечал. «Я уже что-то выиграл. Что-то произошло».

Они вышли на улицу. Было темно, опустилась ночь, ночь в пустом чужом городке, среди вооруженных бандитов. Смулка завел мотор.

— Хенек, — сказал он.

— Что?

— Я потолкую с шефом об этих аппаратах. Чтоб он их не забирал… Он человек умный, образованный, знает, как это сделать.

— Не говори, что я что-то знаю.

— Ладно, не скажу. Увидишь, все будет хорошо. По-божески, — Смулка рассмеялся. — Представляю себе, какую физиономию скорчит этот докторишка: «Что, Смулка, с ума сошел?» — Машина рванулась, — Ну ты мне и всыпал, — сказал Смулка. И запел какую-то песню.

Хенрик рискнул:

— Збышек, а эта обувь?

— Что обувь?

— Может быть, ее где-нибудь сложим? Спрячем от шефа, а потом разделим между людьми.

— Нет, — запротестовал Смулка. — Нет. Что до этого, то нет.

Ужинали при свечах. Народу было много, и вскоре запахло расплавленным стеарином, стало душно и жарко. Открыли окна, выходящие в сторону сквера, дохнуло вечерней прохладой, пламя свечей заколыхалось. Пани Барбара, одетая в легкое бальное платье, накинула на голые плечи шаль. Она помолодела лет на пятнадцать (браво, Щаффер), волосы у нее теперь были синеватые, появился озорной взгляд школьницы, стройность и умение очаровательно двигаться. Пани Барбара сидела за пианино, играла вальсы, танго и арии, пела, а мужской хор орал вместе с нею «Моя Кармен». Хор тореадоров обступил стол с напитками («…я тебя люблю, а ты меня нет…женщины непостоянны, а вы как будто лучше… все одним миром мазаны… истерзанное сердце…»).

Дамы постарались, все в вечерних платьях, у блондинки разрез до самого бедра. Только Анна была в брюках и свитере от Штайнхагена, не пела, пила вино наравне с другими, но не становилась раскованнее, наоборот, все более замыкалась в себе, время от времени ее сотрясали приступы сухого кашля. Шаффер ходил, выпрямившись, среди ужинавших, приносил все новые банки консервов.

— Прекрасный бал, — повторял он, — мне бы надо было жениться на польке, у меня была бы веселая старость, прекрасный бал, не правда ли, только жаль, что мужчины такие неаккуратные. — Но те его не слушали, поглощали закуски, хлестали вино и орали, громче всех Чесек: дожили, куриная морда, чего стесняться, мужики небриты, ерунда, они и так нас любят.

Хенрик отыскал взглядом Рудловского. Рудловский сидел в кресле и что-то втолковывал брюнетке, очки он держал в руке и очаровывал ее взглядом. Затем надел очки и стал оглядываться по сторонам. Заметил Хенрика, извинился перед брюнеткой и подбежал к нему.

— Нет ли у вас цибозола? — спросил он.

— Нет.

— Я с ней уже договорился.

— Какое могло быть сомнение, за вас всех на корню договорился Мелецкий.

— Я предпочел бы этим не пользоваться — малоприятное занятие. Интереснее всего сама игра, не правда ли?

— В известной мере, — сказал Хенрик. Подумал: «Этого можно будет перетянуть». — Вы ее разыграли? — спросил он.

— Я отрекомендовался графологом-хиромантом. Вы себе не представляете, как они клюют на это. Дала погадать по руке. Я нагадал, что она должна идти в мой номер. Она сказала, что если судьбе так угодно… А вы не считаете, что это рискованно?

— Что именно?

— А если она больна?

— Маловероятно.

— Посмотрите на нее и скажите, что вы о ней думаете.

— Я думаю, что она мила и очень женственна.

— Только бы чего-нибудь не подхватить!

— Теперь вам отступать некуда.

— Она вам нравится?

— Да. — Хенрик еще раз посмотрел на брюнетку: — Аппетитная.

— Пошлю немца за цибозолом, — решил Рудловский. — Вы не знаете, он профилактически действует?

— Не знаю. Спросите лучше доктора.

— Мелецкого? Спасибо, мне еще жизнь не надоела! Мелецкий такой же доктор, как я министр. Он всего лишь зубной техник.

— А диплом? — спросил Хенрик.

— Вам нужен диплом? Сколько? Три? Дюжина? Шеф вам устроит. Он большой ловкач. С ним не пропадешь. Привет, я отчаливаю.

Рудловский вернулся к брюнетке. Хенрик проводил его взглядом. Сплошные сенсации. Диплом фальшивый, с помощью фальшивого диплома ему удалось обмануть уполномоченного. Янка встала и подала Рудловскому руку. «До Хенрика донеслись его слова: «Здесь очень мило, не правда ли? Общество, музыка…» Они опять сели, Рудловский снял очки и начал что-то рассказывать. «Если я перетяну его на свою сторону, нас будет четверо, с Чесеком и Смулкой. Доктору останется Вияс. Доктор, доктор, вдвоем он не осмелится пойти против четверых». Тореадор перестал голосить, прервав свои жалобы на полуслове, пани Барбара встала из-за фортепьяно. Чесек пошел за нею, она что-то сказала Хенрику по-французски о Чесеке, что — Хенрик не понял, она громко засмеялась и откинулась назад, Чесек поддержал ее за талию, она перегнулась через его руку и снова засмеялась. Хенрик открыл им дверь в зал. «Опять выглядит старой», — подумал он. Она ему в матери годится, но, может быть, Чесеку мать и нужна? Он вспомнил девушку с распущенными волосами. Хорошо, что ее здесь нет.

— Надеюсь, вы не расстроились, — услышал он голос Анны.

— Нет, из-за чего? — ответил он, но не был уверен, что искренне.

Подошел Смулка.

— Сейчас буду говорить с шефом, — сказал он.

— Осторожно, ты много выпил, — предостерег Хенрик.

— Он тоже. Я сказал ему, что хочу с ним говорить. «Ладно, — сказал он, — жду тебя».

— Смотри не проговорись, что я что-то знаю, — напомнил Хенрик.

Анна спросила:

— Вы о чем? Смулка ответил:

— Ни о чем. — Он много выпил, это чувствовалось. — Хенрик не хочет, чтобы мы разбогатели. Он говорит, что бедных ждет царство небесное. Как тебя зовут? — обратился он к Анне.

Та не ответила. Смулка пошатнулся.

— Меня зовут Збышек. А ты Ханка, я знаю. Я с утра на тебя смотрю. Ты здесь, Ханка, самая красивая. Остальные лахудры, ты самая шикарная.

— Они не лахудры.

— Лахудры. И ты тоже.

— Вы пьяны.

— Нет. Могу взять какую захочу. Ну так я выбираю тебя. Шеф сказал, что тебе все равно и что ты согласишься.