Александр Каневский - Елена прекрасная

— Нет, никогда — он умеет дружить, к нему все хорошо относятся.

— Ещё один деликатный вопрос. Вы имеете право на него не отвечать, но если ответите, поможете следствию.

— Я же должна оказать вам максимальное содействие — задавайте ваш вопрос.

— Вы можете назвать, с кем сейчас встречаетесь?

— Всех?

— У вас их так много?

— Состав периодически обновляется.

— Но есть кто-то, если не постоянный, то хотя бы долговременный?

— Есть.

— И это Пшёнов?

Она удивлённо подняла брови.

— Чего это вы так решили?

— Во-первых, начальник, во-вторых, не женатый, в третьих, хорошо обеспеченный, наконец, в четвёртых, перспективный.

Она скривилась.

— Нет, это не мой тип мужчины. Вредный и скупой: мне все сотрудники в праздники цветы дарят, конфеты, а он — никогда. Отлучаться не разрешает, даже когда плохо себя чувствую. Хитрый и лицемерный: перед шефом лебезит, а за глаза — поносит последними словами.

— Тогда ещё один, самый главный вопрос: Пшёнов мог бы убить Амирана?

— Вряд ли: он большой трус. — Подумала и добавила: — А впрочем, ради карьеры… — Поднялась. — Думаю, всё? Допрос окончен?

Борис тоже встал и поблагодарил.

— Спасибо за «максимальное содействие»!

Невольно снова бросил взгляд на её безразмерные ноги и пробормотал:

— Эх, встретилась бы ты мне лет пять назад!

Она, услышав или просто прочитав его мысли, как бы про себя произнесла:

— Никогда ничего не поздно.

У Маруси был брат, детский поэт Захар Котенко, который для подъёма своей популярности печатался под псевдонимом Чебурашка. Котенко не входил в число ведущих поэтов (да и ведомых — тоже), поэтому подрабатывал в мэрии, в каком-то хозяйственном отделе: обходил вверенный ему участок в поисках непристойных надписей на заборах и в общественных туалетах и отвечал за их ликвидацию. Его называли — редактор по стенописи. Занимался он и общественной деятельностью, входил в какую-то патриотическую организацию под названием «Не допустим!»

Однажды, во время очередного ужина, он ворвался в квартиру Колобка, весёлый, энергичный, довольный собой.

— Простите за опоздание, но у меня уважительная причина, наша организация проводила очередную акцию: мы разбили Москву на квадраты и пикетировали у аптек, чтоб не покупали израильские презервативы.

— Почему? — удивлённо спросил Колобок. — Вы считаете их некачественными?

— Наоборот: они непробиваемы! Поэтому они и шлют нам свои презервативы — и знаете для чего? В газете «Послезавтра» чётко объяснили: чтобы русские не размножались!

— Вы мне открыли глаза, наконец, я понял, в чём причина падения рождаемости в нашей стране, — заявил Григорий.

Но Котенко, не уловив насмешки, подтвердил:

— Конечно!.. Но мы им наш рынок перекроем… Правда, пикетирование отнимает у меня много времени, но я его использую, сочиняя стихи. Одно плохо: стоишь один с плакатом, а когда рифма прёт, мне необходимо общение, чтобы её протолкнуть: она у меня в горле стоит.

— Заешьте сухой корочкой, — на полном серьёзе посоветовал Григорий.

— Наоборот! Я её должен, так сказать, выплюнуть на бумагу. Вот сегодня сочинил, пока только один куплет, детская песенка. Хотите прочту?

Вмешалась Маруся:

— Хватит! Потом! Когда ты всю песню выплюнешь!.

Но Котенко уже было не остановить.

— Нет, нет, я могу и по частям.

Он обвёл взглядом присутствующих, выбирая самого подходящего слушателя. В этот вечер в гостях была соседка Лида со своим пятилетним сыном Юриком. Муж Лиды периодически уходил в запой и пропивал всю зарплату. Маруся жалела и Лиду, и Юрика, часто приглашала их на ужин, закармливала пирогами и заворачивала «на посошок».

Увидев Юрика, Котенко обрадовался, подбежал к нему, сел напротив.

— Это песенка для детей, очень смешная. Вот послушай.

И стал с выражением декламировать:

Сделал несколько движений рукой, вперёд-назад, будто тянул и толкал пилу, и завершил свой опус:

Затем большим пальцем надавил мальчику на нос и гордо посмотрел на него, в ожидании восторга. Но тот продолжал сидеть молча. Потом негромко спросил:

— Дядя, ты — дурак?

— Юрик, как ты можешь! — встрепенулась Лида, но Котенко жестом остановил её:

— Ничего, ничего, он просто не понял. Я сейчас повторю. Он тут должен рассмеяться.

И снова задекламировал:

Мальчик перевёл взгляд на Лиду.

— Мама, он дурак?

Лида не успела отреагировать, Котенко опередил её:

— Нет, нет! Я ему докажу, что это смешно!

Он уже злился, поэтому каждую строчку теперь не читал, а выкрикивал:

Мальчик продолжал внимательно смотреть на Котенко, но теперь в глазах у него появилась жалость и сочувствие. Он повернулся к Лиде и со вздохом заключил:

— Мама, он — дурак.

Елена, едва сдерживая смех, выбежала в кухню и там расхохоталась. Григорий поспешил за ней. Она, не в силах остановиться, захлёбываясь от хохота, приговаривала:

— А ты хотел… идти в театр… смотреть комедию… В каком театре… меня бы так рассмешили!

Григорий продолжал всё время заботиться о Елене, помогал ей, утешал, был терпелив и нежен. Благодаря ему, Елена постепенно приходила в себя.

— Не тяни, делай предложение! — подстёгивала его Таисия Богдановна.

— А она согласится? — с надеждой спрашивал он.

— Я уверена. Она очень к тебе привязана.

И Григорий решился.

Однажды, субботним вечером, после ужина, когда они сидели в гостиной, он взял её за руку и проговорил:

— Лена… Леночка… Ленуся… Я давно собираюсь… давно хочу тебе сказать…

Он запнулся. И тогда заговорила она.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, и я тебе отвечу: я очень ценю твою преданность, у меня сегодня нет человека ближе тебя, и я согласна стать твоей женой.

Задохнувшись от счастья, он только прижимал её руку к своим губам и целовал, целовал, целовал…

Потом они обсуждали дальнейшее. Поскольку после смерти Амирана прошло не так уж много времени, Григорий предложил в Москве свадьбу не устраивать, никому не объявлять о их решении, а через неделю улететь на Кипр: «Захочешь — там распишемся, не захочешь — просто проведём вместе медовый месяц, или медовую неделю, сколько захочешь. Вернёмся без огласки, поживём у меня в Гальяново: тихо, рядом лес, по утрам — пробежки. Пока мы будем на Кипре, в квартире сделают ремонт, Яна проследит, она согласится»…