Жорж Сименон - Мегрэ ошибается

Какое-то время все трое молчали. За окном бесшумно шел дождь. В доме напротив зажгли свет, и за кремовыми занавесками была видна двигавшаяся тень.

— Расскажите мне о вчерашнем вечере, — произнес Мегрэ и, указав на свою набитую трубку, добавил: — Вы позволите?

— Конечно.

Комиссар так был захвачен разговором, что совершенно забыл о курении.

— О чем бы вы хотели услышать?

— Сначала одна деталь. Муж обычно ночевал у нее?

— Очень редко. Наша квартира занимает целый этаж. Слева — гостиная. Справа — спальня и ванная комната мужа, библиотека и еще одна комната, где хранится научная литература, и, наконец, его кабинет и комната секретарши.

— Вы спите в разных комнатах?

— Так было всегда. Наши спальни разделяет гардеробная.

— Могу я задать вам один нескромный вопрос?

— Это ваше право.

— Вы поддерживаете супружеские отношения с мужем?

Мадам Гуэн еще раз бросила взгляд на беднягу Люка, который явно чувствовал себя лишним в этой компании и не очень хорошо представлял, как ему себя вести.

— Редко.

— У вас есть любовник?

— Эта мысль мне как-то не пришла в голову.

Она на секунду умолкла, стараясь перехватить взгляд комиссара.

— Вы мне верите?

— Да.

— Спасибо. Люди не всегда любят правду, а когда долго живешь с таким человеком, как профессор Гуэн, приходится идти на некоторые жертвы.

— Так, значит, он спускался к ней, а потом поднимался обратно?

— Да.

— А вчера вечером?

— Нет. Это происходит не каждый день. Иногда его визит продолжается лишь несколько минут раз в неделю. Все зависит от того, сколько у него работы.

— Он поддерживает контакты и с другими женщинами?

— Да, то есть такого типа контакты, о которых я вам уже говорила.

— А вчера?

— Он видел ее несколько минут после обеда. Я знаю это точно, поскольку, уходя, он не вызвал лифт, а это верный признак. Значит, он спустился по лестнице к ней.

— Почему вы считаете, что он оставался всего несколько минут?

— Я слышала, как он вышел из ее квартиры и вызвал лифт.

— Вы следили за ним?

— Вы страшный человек, комиссар. Да, я слежу за ним, как и всегда, но вовсе не из ревности. Как вам это объяснить получше? Я считаю своим долгом охранять его, знать обо всем, что он делает, где находится, мысленно следовать за ним.

— В котором часу это было?

— Около восьми. Мы быстро пообедали, поскольку вечером профессор должен был поехать в больницу Кошен. Его беспокоило состояние пациента, которого он в тот день оперировал, и он хотел подежурить у его постели.

— Значит, он провел в этой квартире несколько минут и затем вызвал лифт?

— Да. Его ассистентка, мадам Деко, ждала его внизу, как это она обычно делает, когда приходится возвращаться в больницу. Она живет в двух шагах от нас, на улице Акаций, и они всегда едут на работу вместе.

— Она тоже? — спросил комиссар, давая понять этими словами, что он имел в виду.

— При случае, и она тоже. Вам это кажется чудовищным?

— Нет.

— О чем я говорила? Ах, да. Около половины девятого пришла моя сестра.

— Она живет в Парнасе?

— Да, на бульваре Сен-Мишель, напротив горного института… Антуанетта на пять лет старше меня и никогда не была замужем. Она работает в библиотеке, это типичная старая дева.

— Ей известен образ жизни вашего мужа?

— Всего она не знает, но и того, что ей известно, достаточно, чтобы ненавидеть и презирать его.

— Они между собой не ладят?

— Моя сестра не разговаривает с Этьеном. Она очень религиозна, и для нее профессор — истинное исчадие ада.

— А как он относится к ней?

— Попросту не замечает ее. К тому же она приходит редко, и только тогда, когда я бываю дома одна.

— Она его избегает?

— По возможности.

— Однако вчера…

— Я вижу, что консьержка много наболтала вам. Верно, вчера вечером они встретились. Я ожидала прихода мужа около полуночи, поэтому мы с сестрой спокойно беседовали.

— О чем?

— Обо всем и ни о чем.

— О Лулу речь шла?

— Не припоминаю.

— Но вы не уверены, что о ней не говорили?

— Как раз уверена. Я даже сама не знаю, почему так подробно отвечаю на ваши вопросы. Мы говорили только о наших родителях.

— Они уже умерли?

— Мать умерла, а отец живет в департаменте Финистер. Там же живут и наши сестры. Нас было восемь человек детей — шесть сестер и два брата.

— Кто из них живет в Париже?

— Только я и Антуанетта. В половине двенадцатого, а может, и пораньше вернулся Этьен. Он ограничился кивком. Антуанетта почти тотчас же попрощалась и ушла.

— Муж уже не спускался вниз?

— Нет. Вид у него был усталый, он беспокоился за больного, состояние которого его не удовлетворяло.

— Полагаю, он имел ключ от этой квартиры?

— Конечно.

— В течение вечера не происходило чего-нибудь необычного? Вы с сестрой не слышали никакого шума?

— В таких старых домах не слышно, что делается в соседней квартире, не то что на другом этаже.

Она посмотрела на часы и забеспокоилась.

— Простите, комиссар, но мне пора подняться к себе. Этьен должен прийти с минуты на минуту. У вас нет больше ко мне вопросов?

— Пока нет.

— Вы считаете, не удастся обойтись без допроса мужа?

— Ничего не могу вам обещать определенно, но постараюсь не беспокоить вашего супруга без особой надобности.

— Спасибо, господин комиссар.

Она повернулась к выходу, и ее взгляд упал на картонную коробку с фотографиями, но комиссар не смог заметить выражения ее лица.

Интересно, что в машине, везшей Мегрэ в полицию, он не думал ни о профессоре Гуэне, ни о его жене, а совершенно бессознательно о Луизе Филон, фотографии которой он перед уходом из квартиры положил в бумажник.

Даже на этих фото, сделанных на вечерах, когда Луиза должна была бы быть особенно хороша и жизнь должна была бы бить из нее ключом, на лице ее не было и тени улыбки. Мегрэ знал много девушек, подобных ей, такого же происхождения, проведших точно такое же детство, даже закончивших жизнь так же плачевно, как и Луиза. Многие из них обладали природной веселостью, которая без видимых причин могла вдруг перейти в истерику или слезы. Иные, как Дезире Броль, с годами становились грубыми и циничными.

Комиссару было трудно судить о Лулу по фотографиям — наверняка при жизни она вызывала в людях подобную реакцию. Ее лицо даже не было печальным, на нем, скорее, застыло выражение обиженной маленькой девочки, стоявшей в одиночестве на школьном дворе и наблюдавшей за играми подружек.

Мегрэ едва ли мог объяснить самому себе, в чем ее обаяние, но он чувствовал его, как чувствовал у подобных ей девиц, которые во время допросов, неизвестно почему, возбуждали его симпатию, и он относился к ним с большей, чем обычно, добротой.