Александр Ласкин - ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ

Попереживаешь и успокоишься. Тогда рефлекс удался, а теперь вышла светотень.

Альфред Рудольфович придумал для себя оправдание. Всякую переделку рассматривал как повод для новых решений.

Не блик, так светотень. Не светотень, то какой-нибудь неожиданный ракурс.

Не со всяким персонажем можно так обращаться. Существуют герои, которые и в случае необходимости ни за что не переменят позу.

Правда, и художник должен стоять на своем. Или пишешь поверху другую работу, или оставляешь как есть.

Вот Павел Филонов и сам человек крайний, и в живописи не терпел компромисса.

То, что для мастеров прошлого называлось картиной, для него было - «сделанная вещь». То есть нечто такое, что невозможно переделать.

Альфред Рудольфович знал человека на купюре. Когда вождь выступал с балкона особняка Кшесинской, художник находился среди публики.

Только нелюбопытные люди движутся по заданной орбите, но Эберлинг всегда попадет куда не надо. Он и сейчас шел прогуляться, а вдруг примкнул к толпе на Троицкой площади.

Вообще-то Ленин его интересовал постольку-поскольку. Все же тогда ему позировала Кшесинская. Потому и простоял битый час, что сильно удивился перемене декорации.

Немного приревновал к хозяйке особняка. Чересчур свободно вел себя выступавший. Как бы показывал, что в отдельно взятом доме он уже получил власть.

Альфред Рудольфович тоже выходил на этот балкон. Правда, курил и наблюдал за жизнью улицы, а не призывал к свержению правительства.

После революции во всех анкетах непременно упоминал о митинге. А еще на словах добавлял, что, когда берется рисовать Ленина, всегда начинает с этих воспоминаний.

Нельзя сказать, что особенно лукавил. Ему в самом деле хотелось почувствовать себя моложе. Пусть и в толпе на площади, но все же сорокапятилетним.

Хорошо быть известным художником в расцвете сил. Когда случится непредвиденное, то не растеряешься, а отмахнешься. Как бы отбросишь от себя несчастье быстрым шлепком.

Взглянешь на фигурку, которая чуть не свешивается с балкона, а в голову придет что-то легкомысленное.

Казалось бы, надо думать о неизбежных испытаниях, а он вообразил, как оратор миновал будуар нашей первой красавицы. Прошел мимо ее необъятной постели, зацепился за пуфик - и предстал перед толпой.

Кстати, не забыли изобретателя бипланов? В конце концов ему повезло. Случилось в его жизни и большое поле, и подброшенные в воздух шляпки и котелки.

Через пару минут биплан упал на землю. Так вот это и была удача. Сколько людей разбилось в подобных авариях, а он отделался царапинами.

И сейчас стараешься смотреть проще, но не всегда получается. Уж очень несправедливые бывают ситуации.

Едва привыкнешь к большим гонорарам, как государство уже одергивает руку. И совсем не потому, что провинился, а просто так.

Неприятная эта мысль: неужели я опять свободный художник? В какой уже раз - фрукты на подносе, туман над рекой! Поневоле начнешь искать контактов, прямо или косвенно предлагать услуги.

Без дела Альфред Рудольфович не сидит, работает впрок. Рассчитывает на то, что когда о нем вспомнят, он все это предъявит.

Еще пишет в разные инстанции. Обычно начнет благодарностями, а потом резко сворачивает на жалобы.

«Свидетельствуя Вам мою почтительнейшую признательность, обращаюсь к Вам с просьбой: … нет ли какой-нибудь работы для меня. Я совершенно без дела сижу».

Первая строка - чересчур длинная, а вторая - слишком короткая. Кажется, мы наблюдаем за переменой позы. Сначала сильно пригнулся, а затем неловко распрямился.

Это такое судорожное движение, вроде тех, что у персонажей Гоголя подмечал Андрей Белый.

Станешь от такой жизни дерганым! Насколько он человек спокойный, а срывался не раз. Так недавно начал что-то втолковывать, а потом огрызнулся: «… денег достать не могу».

Писание портрета - не только диалог с натурой, но, в первую очередь, переговоры с заказчиком.

А какие решительные жесты во время переговоров? Чего-то добиться можно лишь мягкостью и уступчивостью.

Зато на занятиях Альфред Рудольфович едва не бросается карандашами. Бывает, впрочем, просто прищелкнет, и ученик станет как шелковый.

Или услышит из-за дверей громкий смех, и быстро войдет. Предстанет перед студийцами, а они испуганно замолчат.

Правда, особой робости Эберлинг тоже не поощряет и от работы ждет самостоятельности. Пусть голос тихий, едва прорезывающийся, но все же лучше, чем никакой.

Порой следует долго талдычить, а иногда и вообще говорить не надо. Взглянешь на мольберт, вынешь из шкафчика баночку какой-то особенной темперы, и пару раз проведешь кистью.

Продемонстрируешь, что дьявол в деталях. Несколько уточнений - и все сразу встало на свои места.

Студиец ахнет, посмотрит восторженно, а Эберлинг уже направляется к другой работе. Еще краем глаза видит, где необходимо его участие.

Поэтому его воспитанники так ждут занятий. Точно знают, что сегодня вновь случится что-то неожиданное.

Еще им нравится его щепетильность и аккуратность. Целыми днями с красками, а на брюках и куртке ни пятнышка.

Словом, этот человек держит дистанцию. А в отношениях со студийцами тем более. Даже к одинадцати-двенадцатилетним обращается «на Вы».

Не только ученики благодарны мастеру, но и ему без них никак. И совсем не из-за того, что студия его подкармливает, а потому, что ощущение своей необходимости тоже чего-то стоит.

Кстати, о его скромных заработках. Случались, конечно, гонорары в конвертах, но отнюдь не всегда. Когда Альфред Рудольфович видит, что ученик способный, а платить нечем, непременно его от этих тягот освободит.

Еще и сам подкинет. Уйдет студиец из мастерской, и обнаружит в кармане купюру. Мысленно поблагодарит учителя, а дальше шествует как совершенно свободный человек.

Так что интерес взаимный. Правда, Эберлинг многого не понимает. Подчас просто диву дается.

Да и как тут не удивиться! Почему все студийцы готовы стать модными художниками? А студийкам непременно надо выйти замуж за человека с именем?

Не хотят молодые видеть, что это небезопасно. Вне зависимости от того обвенчался ты со славой или с ее конкретным представителем.

Революция в этом смысле ничего не изменила. Желают лавров - и все. И мужей представляют по аналогии с учителем. Лысина супругу, конечно, ни к чему, а так сходство полное.

Прежде Эберлинг проводит до дверей княгиню Голицыну-младшую или дочь русского посланника в Швеции Бютцова, а вернувшись, обнаруживает конверт.

Как говорится, вам письмо. На ощупь чувствуешь размер послания. На эту сумму особенно не разживешься, но в хозяйстве будет не лишним.