Камилла Гребе - Спящий агент

Бугшё смотрел в окно. Сонни проследил его взгляд – и в самом деле, что за зима в этом году? Опять начинается метель… «Но ты не так спокоен, как хочешь показаться, Леннарт… какой-то микроскопический мускул дергается под глазом, и ты не в силах его унять».

– Мы еще к этому вернемся, – пообещал Сонни. – Я тут немного развлекся: проверил, где жил и где бывал Кирилл.

Сонни положил на стол нарисованную от руки диаграмму. По оси абсцисс – годы, и над ней две линии.

– Вот… взял на себя труд сопоставить, посмотрите. И признаюсь, очень удивился. Вот это ваша линия, назовем ее… ну, хотя бы линия жизни. А вот его. Посмотрите сами, как часто они совпадают, эти линии… Насколько я понимаю, в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году вы жили в Москве, работали в Министерстве финансов. Кстати… это ведь во времена Гарбузова? Василия Гарбузова?

– Я был в Москве по направлению шведского Минфина. Читал лекции. А что касается Гарбузова – да, он был тогда министром. Я встречался с ним пару раз.

– Это ведь именно тогда, в Москве, вы познакомились с Кириллом?

– Я же вам уже сказал – никогда его не встречал.

Сонни словно пропустил мимо ушей утверждение Леннарта.

– С восемьдесят третьего по девяносто первый вы жили в Стокгольме. Кирилл тоже. Потом вы переехали в Брюссель, получили работу в Европейской комиссии. И, представьте себе, Кирилл тоже оказался там. Странное совпадение, правда? Я только никак не могу решить для себя: кто за кем последовал? Вы за ним? Или вы для него были настолько важны, что он бросил все и последовал за вами?

Никакой реакции.

– Вы жили в Брюсселе восемь лет. Кирилл нелепо погиб в девяносто девятом году, и вот тут начинается самое интересное. Всего через четыре недели после его смерти вы вернулись в Стокгольм. Странное… очень странное совпадение.

– И что? Бывают и более странные.

– Вы часто бывали дома у Кирилла?

– В десятый раз повторю: я никогда его не видел.

– Леннарт… – Сонни сочувственно покачал головой. – У бельгийцев сохранились образцы ДНК из квартиры Кирилла – они взяли их, пока расследовали убийство. И среди них – множество ваших. Мы можем точно доказать, что вы там были.

– Это ошибка, – хрипло, почти шепотом выдавил Бугшё.

– Вероятность ошибки – стомиллионная доля процента. Так утверждают наши эксперты-криминалисты. И не только они. Это общеизвестно. Придется объяснять суду, что вы там делали… не хотел бы быть на вашем месте. Как карабкаться по стеклянной стенке. Знаете, Леннарт, после тридцати лет работы для меня будет огромным удовольствием сложить пазл вашей шпионской карьеры и разобрать такой же пазл ваших оправданий.

Если ему не показалось, Леннарт сломался. Ссутулился, смотрел уже не в сторону, а на свои ноги. Еще бы – он даже предположить не мог, что его след обнаружится в квартире российского резидента.

– И еще… эта история с отравлением Кнута Сведберга, – продолжил Сонни тем же монотонным голосом. – Единственное разумное объяснение, что вы сорвали на этом деле такой куш… какое вы бы сами дали, Леннарт?

Молчание.

– Тогда я скажу. Единственное разумное объяснение вот какое: вы были соучастником убийства.

– Нет… нет, – совсем уж еле слышно прошелестел Леннарт.

– Леннарт. – Сонни постарался, чтобы голос звучал как можно дружелюбнее. – Шпионаж – от четырех до восемнадцати лет, но максимальные сроки – большая редкость. В вашем случае – не больше шести. Вы же не торговали оборонными секретами. А убийство и соучастие в убийстве – пожизненное заключение. Как правило. Для вас – точно, потому что убийство отличалось особой жестокостью и изощренностью. Вы же видели фото Кнута на смертном ложе?

– Да… видел.

– У него были дети, также как у вас. Вашу дочь зовут Лена, не так ли?

Каждый раз, когда ему приходилось задавать подобный вопрос, Сонни с горечью думал, что у него-то детей нет. И не будет.

– Я не имею никакого отношения к убийству.

– Тогда вам придется это доказать. Вы же умный человек, Леннарт. Вы понимаете, что все говорит против вас. Вы знали, что Сведберг будет отравлен. Вам сообщили, а скорее всего, вы сами приняли участие в убийстве…

Сонни вырвал лист из блокнота, написал несколько слов и пододвинул Леннарту.

Тот взял лист двумя руками. Пока он читал, Сонни ясно видел, какая внутренняя борьба разыгрывается на его глазах. Леннарт посмотрел на микрофон и внезапно зажмурился. Сонни показалось, что прошла вечность, пока Бугшё открыл глаза.

– Я уже был когда-то в подобной ситуации, – медленно сказал он.

– Рассказывайте.

В зале управления было на удивление спокойно. Пока IT-группа занималась перезагрузкой системы, никто не произнес ни слова. Хайнц сидел рядом с Соней.

– И что ты считаешь? – спросила она.

Он пробурчал что-то невнятное. Просто-напросто не знал, что сказать.

– Думаю, прорвемся, – ответила Соня на собственный вопрос.

У нее удивительное чутье, она почти всегда права, но на этот раз Хайнц не был так уверен.

Через полчаса систему запустили, правда, на половину мощности. Соня довольно улыбнулась, начальник смены Роберт сел за компьютер писать доклад о происшествии. Остальные занялись рутинной работой – пошаговой сверкой данных, как всегда после внеплановой остановки реактора.

Сотрудники успокоенно, с кивками, переглядывались.

Но Хайнц знал лучше остальных – торжествовать рано. Что-то не так, он понимал это шестым чувством. Впрочем, шестое чувство ни при чем: он знал – торжествовать рано. От вирусных программ так легко не избавишься, иначе им бы не дали такое название.

– Все показатели в норме, – Соня положила ему руку на плечо.

Хайнц провел рукой по редеющим волосам. Рука стала влажной.

– Я не верю.

– Кому ты не веришь? Датчикам?

– Не верю во всю эту чертову IT-систему. Она же час назад показывала черт знает что. А теперь…

Он не закончил фразу. Если система предупреждает о неполадках, которых нет, почему она не может умолчать о неполадках, которые есть? Ложно-положительные данные ничем не лучше ложно-отрицательных. Хуже. Плохим плотницким аршином ничего не измеришь, даже если его сложить, а потом разложить опять.

Соня мягко улыбнулась.

– Может, поедешь домой?

Хайнц покачал головой, встал и подошел к панели приборов.

В ту же секунду в коридоре послышались шаги и появился Ханну, один из инженеров-эксплуатационников.

Он подошел к Хайнцу.

– Турбина звучит до чертиков странно.

Подошла Соня.

– Что значит – странно?

Ханну вытер лоб тыльной стороной ладони.

– Странно – значит странно. Посторонние звуки и вибрация. Весь зал трясется. Мне это не нравится.