Андрей Вольмарко - Дебют

— Джейн, — отец протянул к ней руку, и она отшатнулась. Пару мгновений он грустно смотрел на неё. А затем медленно убрал руку обратно. — Я… Делал ошибки. И я сожалею о том, что делал и говорил. Ты вправе обижаться на меня, — он поднял ладони. — Я не скажу ни слова. Но что бы сказала мать…

— Не надо приплетать мать, — яростно прошипела она. — Она тут не при чём, как не при чём тут и семья. Всё дело в, — она гадливо скривила губы, — великом наследии рода.

— В том числе, — не моргая, согласился отец. — Но ты должна понять. Ты сама управляешь городом.

Джейн горько усмехнулась. Управляет — это слишком громко сказано.

— Ты знаешь, что иногда ради общего дела…

Всё. С неё хватит.

— Тебе напомнить, что ты сказал? — Джейн подалась вперёд. — Напомнить, что именно ты сказал своей шлюхе?

Отец чуть поднял подбородок. Он всегда так делал, когда злился. Когда-то это пугало Джейн. Сейчас ей было наплевать.

— Пожалуйста, воздержись от подобных слов в адрес своей приёмной…

— Ты сказал — «больше не нужна», — процедила Джейн сквозь зубы. Что-то кольнуло в уголке глаза, но она была слишком зла, чтобы обратить внимание. — Действительно. Зачем нужна дочь, когда есть сын? Тем более, — она сама слышала, что голос безнадёжно дрожит, но не могла остановиться, — тем более, когда дочь бесполезна ?!

— Джейн, — лорд Доу просяще поднял руку. — Ты всю жизнь будешь вспоминать одну неосторожно брошенную фразу? Я был не в себе, и не прошло и дня, чтобы я не жалел об этом. Ты не бесполезна.

Она истерично усмехнулась. Даже сейчас ему не хватало смелости извиниться.

— Тогда ты говорил по-другому. «Она не хочет замуж, она не может рожать — так зачем она вообще нужна», да?

Над садом повисла тяжёлая тишина. Джейн с кривой усмешкой ждала его ответа. Она знала, что ему нечем крыть эту карту — и наслаждалась его недовольно поджатыми губами.

Какое-то время лорд Доу глядел перед собой невидящим взглядом. А затем со вздохом встал.

— Нам обоим нужно успокоиться, — выдавил он, старательно избегая взгляда Джейн. — Я буду в городе ещё пять дней. Остановился в…

— Мне плевать, где, — выплюнула Джейн. — Лорд Доу, у вас время до завтрашнего полудня, чтобы покинуть город. В противном случае стража поможет вам.

— Джейн, — отец слегка усмехнулся. — Ты же не…

— Я не угрожаю, если не готова выполнить угрозу, — холодно осекла его она.

Несколько бесконечно долгих ударов сердца он протяжно смотрел на неё грустным взглядом. Джейн вскинула голову и яростно смотрела в ответ.

В таких поединках всегда проигрывает виноватый. Поэтому она лишь хмыкнула, когда отец отвёл взгляд и развернулся.

— И всё же, я остановился в «Комодите», — его плечи потерянно опустились, а в голосе не осталось ни насмешки, ни снисходительности. Только вина. — Если захочешь…

— Не захочу. Проваливай.

Она смотрела ему вслед, приняв свою самую уверенную позу. Когда он украдкой обернулся, Джейн лишь задрала подбородок ещё выше и смерила его презрительным взглядом.

Она терпеливо ждала, когда его и Бернардо силуэты удалятся вниз по дороге из дворца. Она огляделась, убеждаясь, что никто не смотрит.

А затем Джейн Доу обессиленно села на скамейку, обхватила голову руками и всхлипнула. Затем — ещё раз. И, наконец, заплакала.

Она плакала тихо, до боли зажав рот ладонью и давясь рыданиями, пока они снова не перешли в всхлипы, а затем — просто в судорожные выдохи.

Какое-то время она сидела, опустошённо глядя вниз, на переливающийся ночными огнями город. А затем шмыгнула носом, вытерла слёзы, взяла папку Бернардо и встала.

В конце концов, это Джейн Доу могла плакать. А Джейн Ла-Руссе должна была вернуться в зал заседаний и рассмотреть оставшиеся двенадцать пунктов.

И времени на слёзы у неё не было.

Джейн никогда не понимала, почему все сравнивают политику с триттом.

Тритт был абсолютно честен и справедлив с игроками. Два абсолютно одинаковых и никогда не меняющихся набора фигур, всегда одна и та же доска — и незыблемые правила, нарушение которых пропустит только слепой. Всё это было похоже на настоящую политику настолько же, насколько игра в солдатики похожа на настоящую войну.

Поэтому Джейн считала, что сравнение с шатто куда удачнее. Никто не знает карт противника, играть приходится с тем, что тебе посылают боги, а единственный способ нарушить правила — попасться на нарушении правил.

И, самое главное, в шатто и политике с шулерами обходились примерно одинаково.

Поэтому сейчас она старалась не думать, сколько правил сразу нарушает и к чему это может привести.

— Ни черта не вижу, — шёпот Кальдо, и без того исчезающе тихий, почти терялся в яростном грохоте музыки.

— Это они, — едва слышно ответила Джейн, не сводя взгляда с противоположной ложи. Обычно в театре всё её внимание было сосредоточено на сцене. Однако сегодня ей было совершенно плевать, что там происходит.

— Вы уверены? — недоверчиво сощурился телохранитель. — Потому что я — нет.

Девушка усмехнулась и наклонилась к его уху.

— Уверена. Моя прошлая работа предполагала умение распознавать цель по деталям. Видишь тот огонёк? — она слегка приподняла сложенный веер, указывая на красную точку напротив. — Фра Герилло обожает плакт. Постоянно его курит, если верить слухам.

Будто подтверждая её слова, огонёк разгорелся, вырвав на мгновение из темноты суровое и нахмуренное лицо.

— Будем надеяться, что слухи про то, что плакт разжижает мозги — тоже правда, — пробормотал Кальдо.

— Фра Марино — большой любитель по части женщин. Настолько любитель, что уже скорее профессионал.

Кальдо иронично поднял бровь.

— И?

— Я слышала оттуда смех. Женский смех. А фра Ветро…

Внезапно музыка оборвалась, и Джейн умолкла, отстраняясь от Кальдо. На сцене, под заметно более тихую и грустную мелодию, один из актёров бессильно упал на колени, зажимая бутафорский клинок подмышкой. По белой тоге стремительно расползалось красное пятно.

— Пощады, брат! — он чувственно вскинул руку к победителю в мольбе, и Джейн одобрительно цокнула языком. — Пощады лишь прошу — не для себя, а для души твоей! Вражда наша не стоит столь тяжёлого греха!

Второй актёр картинно медленно подошёл к поверженному и замер над ним, тяжело дыша.

— Как будто дело есть кому-то до души моей. Одно лишь значит — теперь Лепорта лишь моя! — и он схватился за рукоять меча, проворачивая его. Первый актёр, издав мученический вопль, завалился набок, и занавес медленно пополз вниз, скрывая их.

По залу пронёсся шелест вежливых, аккуратно отмеренных аплодисментов, и Джейн поспешно впихнула Кальдо конверт, многозначительно кивнув на ложу напротив. Телохранитель тяжело вздохнул и, поднявшись, принялся протискиваться между рядов кресел под тихую ругань и возмущённое шипение.