Александр Горский - Большая игра

Сокольский удивленно поднял брови.

— И кто будет гостем? Неужели вы с губернатором договорились? Мы бы побили свой рекорд по рейтингу.

— Нет, хотя идея хорошая. Гостем буду я сам. А вести передачу будет Анастасия. Я думаю, она и без губернатора в кадре сумеет нам рейтинг обеспечить.

— И какая же будет тема разговора? — Теперь пришла очередь удивляться Насте.

— Разговор о чем будет? — переспросил Макс. — Ну, о чем мы с тобой можем говорить? О любви, конечно, — он улыбнулся, — ты же у нас журналист, вот тебе и карты в руки.

— А вы разве кого-то любите, Максим Сергеевич, кроме себя? — тихо спросила Настя.

Анастасия пристально смотрела на Макса, словно ожидая того ответа, который он никогда не обещал ей дать и тем более не мог дать сейчас. Подгорный молчал, и с каждой секундой этого молчания надежда в Настиных глазах медленно угасала.

— Оказывается, люблю. — Макс встал и, подойдя к панорамному, во всю стену, окну, прижался лбом к холодному стеклу. Так он молча простоял несколько минут, глядя, как появившиеся на окне капли дождя сначала медленно, а потом все быстрее поползли вниз и куда-то наискось, оставляя за собой грязные извилистые разводы. Постепенно капли становились все чаще, все крупнее, и вот они слились в единый непрерывный поток, беззвучно летящий вниз по стеклянному фасаду небоскреба. Когда Максим наконец обернулся, в кабинете, кроме него, уже никого не было.

Мягкие теплые руки коснулись его спины. Он вздрогнул, но тут же расслабился, ощущая женские пальцы на своем теле. Они легко пробежались от поясницы вверх, до самой шеи, затем начали ласково поглаживать кожу. Постепенно движения рук становились все более ощутимы. Вот сильные пальцы уверенно захватили складку его кожи и уверенно погнали ее куда-то в сторону, вот они нащупали тот самый позвонок, который беспокоил его уже не один год. Легкая боль в позвоночнике растворилась в тепле, ощущаемом от притока крови к массируемой спине. Как следует размяв воротниковую зону, руки опустились вниз, к ягодицам.

— Видно, что вы регулярно приседаете, Алексей Маратович, — пальцы массажистки начали разминать крестец, — у вас прекрасная мускулатура.

— Угу, — нечленораздельно промычал Тукай.

Все, что он хотел сейчас, чтобы движения этих теплых рук не прекращались. Он уже не первый месяц находится в кремлевской больнице, но если первые недели он думал только об одном, как пережить последствия инсульта и восстановить физическую форму, то теперь, когда это удалось и он чувствовал себя вполне здоровым, ему все чаще не хватало именно женских прикосновений. Пятьдесят восемь лет — это прекрасный возраст для того, чтобы любить женщин и чтобы женщины любили тебя самого. У Тукая была любимая женщина, его жена, с которой он прожил почти пятнадцать лет. Это был второй брак, и он был в нем вполне счастлив. Жена регулярно навещала его в больнице, однако остаться ночевать в его апартаментах, которые с большой мерой условности можно было назвать больничной палатой, она не могла. Это запрещали инструкции все еще приставленных к министру сотрудников службы безопасности.

Тукай почувствовал нарастающую эрекцию. Когда массажистка сказала, что сеанс окончен, и накрыла разгоряченную спину простыней, он глубоко вздохнул. В его вздохе смешались разочарование и облегчение. Не хватало еще, чтобы кто-то увидел, что он себя не контролирует. А в том, что он находится под постоянным наблюдением, министр не сомневался.

Когда Тукай вернулся в свою палату, то обнаружил неожиданного и не самого приятного гостя. Глава президентской администрации с комфортом расположился в мягком кресле и лениво листал модный журнал. Министр замер в дверях. Последняя встреча с Петровым закончилась для него весьма неприятно, и сейчас от набежавших воспоминаний у него немного закружилась голова.

— Проходи, Алексей, не стесняйся, — по-хозяйски предложил Петров, — как массаж? Говорят, здесь неплохо делают.

Тукай осторожно, словно ожидая нападения, прошел вглубь комнаты и сел на диван, лицом к своему незваному гостю.

— Чем обязан? — Голос министра звучал неприязненно.

Петров хищно улыбнулся, небрежным движением отбросил журнал в сторону.

— Я так понимаю, Алексей, ты нашей встрече не очень рад.

— Наша последняя встреча плохо закончилась. — Тукай не скрывал своего раздражения.

— Не стоит из одного случая выводить закономерность. — Петров еще раз усмехнулся, затем улыбка исчезла с его лица. — Пойми, Алексей, я ведь действую не по своему усмотрению или хотению. Ты знаешь, от чьего имени я выступаю. Так что твои обиды неуместны. Согласен?

Тукай сдержанно кивнул. Он понимал, что Петров прав и обижаться стоило не на него. Точнее, обижаться вообще было бессмысленно.

— Ты сильно расстроил нашего шефа, я бы даже сказал, разочаровал, — продолжил тем временем глава администрации, — он ведь тебе доверял больше, чем нам всем, вместе взятым.

Тукай молчал, упрямо поджав губы и выставив вперед квадратный подбородок.

— Однако он и сейчас к тебе хорошо относится, — Петров поправил и без того идеальный узел галстука, — признаюсь, я тебе даже завидую.

— Палата нравится? Могу пустить на постой.

— Шутишь? Это хорошо, что шутишь, — значит, выздоравливаешь. Можно и не в такие комфортные условия тебя переводить.

Тукай вздрогнул. Петров, внимательно наблюдавший за выражением лица собеседника, самодовольно усмехнулся.

— Не переживай, я тоже шучу. Послушай, Алексей, как по тебе решили. Шеф пришел к выводу, что ты не опасен. Это не значит, что он решил, будто ты невиновен. Нет. Но не опасен. Я, кстати, тоже придерживаюсь такого мнения. Завтра тебя переведут в дом отдыха Министерства обороны. Там у тебя будут условия еще лучше, чем здесь, отдельный флигель, к тому же ты сможешь проживать с семьей.

Лицо Тукая непроизвольно подобрело.

— И долго я там пробуду? Мне кажется, я и сейчас здоровее вас всех буду.

— До выборов. Пока будет объявлено, что ты восстанавливаешься после тяжелой болезни. Возможно, даже интервью с тобой запишем для телевидения, чтобы все пристойно было.

— А затем?

— А затем ты сам должен понимать. Новый президент, новый кабинет министров, новый министр обороны.

— Я на что-то могу рассчитывать? — решился задать главный вопрос Тукай.

— Ты можешь рассчитывать на то, что, пока наш шеф жив и здоров, Жамбаев тебя не тронет, — голос главы администрации прозвучал жестко, — а потом пройдет время, и все забудется. Я так думаю.

Тукай опустил голову. Глава администрации поднялся с кресла и направился к выходу из палаты. Уже у двери он обернулся и посмотрел на Тукая. Министр все так же сидел неподвижно, низко наклонив голову. Петров ощутил, как бесшумной, скользкой змеей к нему в душу заползает очень опасное, неуместное чувство — чувство сострадания. Усилием воли загнав змею обратно в то логово, откуда она выбралась, глава президентской администрации бесшумно вышел из комнаты.