Юлиан Семенов - Сборник Штирлиц, он же Исаев

– Да она в тысячу раз тебя партийней, потому что детишкам елку поставила! Уходи отсюда, Громов! Уходи!

Той же ночью Постышев вместе с шофером Ухаловым приехал в классическую гимназию и долго стучался к дворнику, устроившемуся спать в подвале. Вылез дворник только после того, как Ухалов, чудом разыскав в кромешной темноте громадный лом, начал стучать им в дверь, обитую железом. В подвале загрохотало, заухало, и дворник жалобно закричал – видимо, перепугался спросонок.

– В чем дело-то? – шмыгая носом, допытывался он, замерев у двери. – У меня тут все казенное, братцы. Не губите зазря.

– Сейчас дверь гранатой фугану, – пообещал Ухалов. – Комиссар фронта тут, чего в штаны ложишь?

– Нынче этих комиссаров тьма, а котел у нас один.

– На кой ляд нам твой котел?

– На нем завод можно поставить – вот на кой. Мне физик объяснял. Не открою. Идите к господину Широких, он во флигеле живет. Если он с вами придет – я вскроюсь.

– Зачем зря беспокоить человека? – сказал Постышев. – Поверьте, мы не грабители.

– Нам у вас только б узнать, где хранятся елочные игрушки, – сказал Ухалов.

– Ты мне зубы-то не заговаривай! – еще жалобнее взвыл дворник. – Ишь, игрушек захотелось! Ты что, блажной – в этакое время в игрушки играть?!

– Ладно. Не кричи. Где живет Широких?

– Говорю – во флигеле.

– Что это, арест? – спросил Широких, запахнув на груди халат.

– Нет, – сказал Постышев. – Мы к вам с просьбой.

– Сейчас несколько неурочное время для просьб, мне кажется.

Он зажег керосиновую лампу, надел пенсне, оглядел вошедших и, узнав Постышева, даже сделал шаг к стене – от неожиданности.

– Комиссар? – спросил он. – Гражданин Постышев?

– Да.

– Присаживайтесь.

– Спасибо. У вас прекрасная библиотека.

– Конфискуете?

– Перестаньте. Вы плохой юморист.

– Какой тут юмор… А библиотека действительно прекрасная. Я копил ее всю жизнь. Из-за нее даже остался холостяком.

– Вам еще не поздно обзавестись дамой сердца. В общем, это все другой разговор. Мне нужно найти елочные украшения.

– Зачем?

– Хотим устроить елку для сирот.

– Елку?!

– Э, послушайте, хватит разыгрывать эти наивные удивления. Я готов раздеться, чтобы вы раз и навсегда убедились – нет у меня хвоста и вообще ничего общего с чертом.

– Но ведь совсем рядом с городом наши…

– Кто?

– Белые…

– Именно. Ваши.

– Я отдаю вам свои елочные украшения, комиссар, в гимназии их нет теперь, они пропиты завхозом, назначенным вашим Советом.

– Собираетесь эвакуироваться?

– Нет.

– Маяковского по-прежнему от гимназистов прячете?

– Прячу.

Широких принес стремянку, залез по ней на антресоли, там долго громыхал ящиками, а потом попросил:

– Прошу вас, помогите мне снять этот ящик, он весьма тяжел.

Когда ящик опустили на пол, Широких сказал:

– К сожалению, у меня нет бумажных гирлянд.

– А зачем они?

– О, это так красиво…

– Да?

– Конечно. Дети любят их клеить сами, это воспоминание у них потом остается надолго.

– Послушайте, Широких, сделайте божеское дело, а? Научите детишек клеить эту самую гирлянду. Неважно, что они наши дети, они ведь еще просто дети. Мы вам за это часть пайка дадим.

– Только, пожалуйста, без приманок. Я педагог, а не торгаш. Подождите, сейчас я оденусь.

– Да нет, что вы, что вы, – обрадовался Постышев, – вы сейчас спите, я завтра пришлю за вами машину.

– В котором часу?

– Когда вам будет угодно.

– Часам к девяти. И пусть приготовят разноцветной бумаги, клей и ножницы.

– Откуда ж у нас разноцветная бумага?

– В штабе должна быть, – ответил Широких. – Вы ведь клеите флажки, которыми обозначаете линию фронта?

Постышев быстро глянул на Широких. Тот стоял расставив ноги – бороденка торчит воинственно, пенсне поблескивает, а на губах играет сардоническая ухмылочка. Все российские интеллигенты в преддверии политических перемен начинают так посмеиваться: здесь и скепсис, и затаенная радость, а пуще всего – насквозь видение собеседника.

Постышев тоже улыбнулся. Вздохнул. Сказал Ухалову:

– Едем. Надо на эвакопункте пол вымыть и блеск навести. До свиданья, гражданин Широких. Большое вам спасибо.

После того как Постышев закончил разговор по прямому проводу с Дальбюро ЦК РКП (б), к нему вошел адъютант и доложил:

– Товарищ комиссар, вас ожидают представители японской и китайской миссий.

– С утра пораньше? С чего бы это? Просите.

Дипломаты входят в кабинет, кланяясь на каждом шагу. Они словно не слышат канонады. Их лица выражают крайнюю степень любезности и доброты. Они идут к столу, прикладывая к груди руки, и часто закрывают глаза, будто сдерживая слезы радости.

– Вице-консул Шивура, представляющий интересы Японии в замечательном городе революционеров Хабаровске, – сказал человек в очках и почтительно пожал руку Постышеву.

– Пресс-атташе китайского консульства Су Ши-вэй, представляющий в замечательном городе русских храбрецов интересы китайских граждан.

– Садитесь, господа.

– Какая чудесная сегодня погода! – начал японец.

– Солнышко совсем весеннее, – поддержал его пресс-атташе.

– Не кажется ли вам, господин Постышев, что природа лучший союзник вашего великого народа? – продолжал Шивура.

– По льду Амура скользят лучи солнца, это красиво, как на гравюрах ранних мастеров школы Жен Сяо-пыня, – поддержал его китаец.

– Что вас привело ко мне, господа? – спросил Постышев.

– О, мы решили забрать немного вашего драгоценного времени только потому, что этого требуют интересы китайских граждан, проживающих в Хабаровске.

– И, конечно, японских.

– Ясно. В чем ущемлены интересы ваших граждан?

– У вас обычно, когда меняется власть, – сказал вице-консул, – несколько обостряются страсти у мирных жителей.

– Даже при столкновении двух белых цветов рождается огненная вспышка, – заметил пресс-атташе, – это утверждают наши поэты, а если сталкиваются не два белых цвета, а несколько разных, то вспышка получается особенно страшной.

– Каковы ваши просьбы, господа?

– О, наши просьбы незначительны. На границе, в шестидесяти километрах отсюда, стоят пятьсот японских и тысяча китайских солдат. Мы бы просили вас разрешить им официально войти в город для охраны жизни и состояния граждан Китая и Японии.

– Ах, вот в чем дело…

– Да. Поверьте, господин Постышев, эта просьба продиктована единственной задачей – опекать наших граждан, живущих на территории вашего прекрасного государства. Поставьте себя на наше место: вы бы поступили точно таким же образом.

– Вы думаете?