Пьер Реми - Бессмертный город

— Вот видишь, ты начинаешь привыкать к Н. Там никто никогда не видит снов, разве тебя об этом не предупреждали?

Он говорил подчеркнуто наигранным тоном. Тем же тоном Жюльен возразил, что они провели ночь отнюдь не в Н. На что Валерио почти в точности повторил слова Мод, сказанные ею накануне:

— Ты ведь был с нами?

С напряженным лицом, с темными кругами под глазами Мод молча вела автомобиль. И Жюльен подумал, что его друзья правы: хотя многое из того, что составляет их жизнь, от него и ускользало, отныне он находился с ними и жил подобно им. Моника Бекер в своих хоромах, ее друзья — в своих, будь то в городе или за его пределами. Андреа Видаль и его друзья — художники, журналисты, — все они, вместе взятые, были прежде всего жителями Н.; город жил в совершенно замкнутом мире, где каждому, даже Валерио с его неудовлетворенностью — и, может быть, в первую очередь именно Валерио на пересечении всех его привязанностей, — было отведено свое место, своя роль. Да и сам Жюльен между дворцом Сарокка и виллой, которую для него готовили на холмах, лежа подле Марии Терезы, а после — подле Анджелики и даже подле этой Лючии, что овладела им однажды вечером в большей степени, чем он ею, также получил свое место, свою роль. Ему поручена миссия, и уже нет надобности убеждать себя в том, насколько она важна: он занят подготовкой визита премьер-министра Франции в Н., в гости к здешним дамам, дворцам, их прошлому в настоящем. Почти столь же непринужденно, как Валерио, он вспомнил о предстоящем визите, о той роли, что была отведена ему. И вдруг у него возникло очень сильное искушение сказать себе, что он будет жить здесь долго, что он наконец прибыл на место. Что он у себя.

В консульстве его поджидал Депен в состоянии крайнего возбуждения: приезд шефа передвинулся на шесть дней вперед, то есть на завтра, известие получено десять минут назад.

С этой минуты все закрутилось с бешеной скоростью. Позднее Жюльену станет известно, что подлинная дата приезда была назначена давно, все в Н. об этом знали, и он был единственный, кого, якобы по мотивам безопасности, держали в неведении. Он не обиделся: удел второразрядного консула в городе, раздавленном своим прошлым, — быть последним в курсе решений, касающихся будущего Франции.

На следующий день высокого гостя встречали в аэропорту П. Он прибыл на личном самолете, н-ский аэропорт оказался слишком мал, чтобы принять его. Оттуда его вертолетом доставили в Н. Жюльен был среди встречающих вместе с гражданскими и военными официальными лицами города. Престарелый государственный деятель молодецки спрыгнул на землю, не дожидаясь, когда остановятся лопасти вертолета. Пожав несколько рук, он остановился перед Жюльеном и что-то сказал ему, чего Жюльен не разобрал из-за шума мотора. На всякий случай он отвечал самым почтительным «Да, господин премьер-министр». Явно вольный, высокий гость сказал еще что-то, но Жюльен опять не расслышал и опять согласился. Из толпы встречающих выбежала девочка с цветами. Жюльен отступил на шаг назад. Депен взял его за руку.

— Первый контакт прошел неплохо, правда?

Жюльену нечего было отвечать. Кортеж автомобилей тронулся и на бешеной скорости пролетел городские предместья. Перед дворцом Саррокка собралось несколько зевак. Основная масса туристов, равнодушная ко всему, проплывала мимо.

Незадолго до обеда гость выразил желание совершить прогулку по городу, но в одиночестве. Службу безопасности удалили, полдюжины молодых чиновников оспаривали право во главе с Депеном быть единственными, кто разделит с премьером эту прогулку в одиночестве. Путь их лежал мимо дворца Берио. Гость вспомнил, что в молодости танцевал здесь с английской писательницей, которая жила тогда на холмах. И прочел по памяти несколько ее стихов об н-ской весне, распускающихся мимозах, юности, живописи; тут же пробежал слух, что глава правительства гуляет пешком по улицам Н., читая английские стихи. Все были в восхищении. Затем ему захотелось выпить кофе на террасе кафе «Риволи», где с наступлением хорошей погоды выставили столики на Ратушную площадь. Здесь он когда-то встречался со скульптором Пиреусом, художником Эстьеном, поэтом Лустином. Поэт Фальк также входил в число завсегдатаев этих литературных вечеров; было это до войны, до суда над ним и до того, как он навеки замолчал.

— Кстати, увижу ли я его за обедом? — поинтересовался гость.

Тут же поэту поспешили отнести приглашение на обед к Монике Бекер, хотя первоначально он был предусмотрен лишь на ужине в консульстве. Жюльен держался чуть поодаль, вместе с несколькими молодыми людьми, для которых он раздобыл в квестуре разрешения на ношение оружия, и зорко следил за обстановкой. Французские туристы узнавали своего главу правительства. Послышались робкие аплодисменты. Гость ограничился наклоном головы и очень тонкой, едва уловимой и такой старческой улыбкой.

Обед у Моники Бекер превзошел все ожидания. За право присутствовать на нем дрались за самыми родовитыми фасадами, хотя все знали, что не графиня решала, кого пригласить. В столовой, расписанной фресками в неоклассическом стиле, были накрыты четыре больших, почти квадратных стола. Сидя за последним, рядом с Жеронимой де Нюйтер, Жюльен мог наблюдать за спектаклем, и тот был поистине великолепен. Никогда еще Моника, Диана и их подруги не казались более юными и сияющими. Валерио, сидя за почетным столом, несколько раз запросто обращался к высокому гостю. Жена его, Виолетта, сидела напротив гостя; она тоже была хороша как никогда.

Кофе перешли пить в галерею, которую открывали в редких случаях; там были собраны полотна, изображающие все дворцы и виллы семейства Бекер. Гость остановился перед несколькими из них: вот здесь он ночевал. Он взял руку Моники Бекер в свою, и она, как девочка, залилась громким и веселым смехом. Остальные держались на почтительном расстоянии. Единственным неприятным моментом была встреча с поэтом. Гость подошел к нему с банальной фразой на устах. Фальк улыбнулся, но рта не раскрыл. Тогда гость нагнулся и что-то сказал тому на ухо. Фальк тряхнул головой. Все молча наблюдали за ними. Старый премьер, казалось, не замечал этого. Вдруг он резко отстранился от поэта со словами:

— Все это странно!

И тут, впервые за сорок лет Рихард Фальк проговорил:

— Вы правы, все это странно.

Все онемели. Наступила полная тишина. И только гость как будто не замечал ничего, особенно удивления всех, кто впервые слышал, как говорил Фальк. Пауза затянулась. Тут вперед выступила Моника и взяла гостя под руку, все разом заговорили, стали передавать друг другу бокалы и сделали вид, что поэта не существует.

— Кому взбрело в голову пригласить этого фанфарона? — воскликнул Депен, еще недавно первый удивившийся тому, что поэт не приглашен на обед к Монике.