Пьер Реми - Бессмертный город

— Вот почему я преподаю три раза в неделю американским студенткам, которых мои рассказы о Магдалине интересуют несравненно меньше, чем парни из квартала Сан-Федерико, которые тискают их ночами на малолюдных дорогах, — с нарочитой грубостью закончил свой рассказ Валерио.

Отношения Жюльена с Анджеликой круто изменились. В связи с подготовкой к встрече важного гостя покой первых месяцев сменился на службе лихорадочной деятельностью. Консул, проводивший раньше большую часть времени во дворцах и соборах, вплоть до самых отдаленных, был теперь до позднего вечера занят делами. Ужинать ему чаще всего приходилось с Депеном, чью холодную и непобедимую самонадеянность он переносил все хуже, хоть и не отдавал себе еще в этом отчета. Пока Депен был в Париже, Жюльен считал непременной обязанностью ужинать с тем или иным из своих сотрудников, еще более несносных в своем невежестве, чем Депен, поскольку они были подчиненными. И то, что вся эта возня развернулась вокруг, как ни крути, краткосрочного визита, не удивляло консула. Будучи чиновником, он умел подчиняться, хотя и сожалел, что у него почти не оставалось времени на посещение н-ских салонов.

В пятницу вечером совещание по безопасности высокого гостя, начавшееся в три часа дня, затянулось до девяти вечера, после чего Депен и его помощники вылетели в Париж специальным самолетом; Жюльен, свободный до понедельника, решил провести уик-энд дома за книгой. Валерио отыскал для него в библиотеке брата старинные хроники города, откуда прокурор, без всяких сомнений, почерпнул сведения для своей книги; не признаваясь себе в этом, консул испытывал некую болезненную тягу ко всем этим кровавым историям. Он говорил себе, что наряду с музеями и частными собраниями картин это был один из способов лучше узнать прошлое Н., состоявшее из неменьшего количества легендарных преступлений, чем число произведений искусства, ставших всеобщим достоянием.

— Ты уверен, что все это старье тебе интересно? — недоверчиво спросил Валерио.

Он словно колебался, давать ли Жюльену эти книги. Жюльен проявил твердость и вернулся домой с двумя толстыми ин-фолио под мышкой. Анджелика была дома, как в ту субботу, когда он застал ее за глажением белья. На этот раз она прилегла на диване в гостиной и заснула. При его появлении тут же вскочила.

— Прошу извинить меня, — прошептала она, выпрямляясь.

Но никак не объяснила свое присутствие. Жюльену вспомнился рассказ о девочке, что спала на заднем сиденье машины в ту ночь, когда была убита ее мать. Он протянул руку, коснулся ее плеча у шеи. Кожа была прохладна и тепла одновременно. Он погладил девушку, как котенка. Она была недвижна. Ему подумалось: «Не надо бы...» Но книги, которые он держал, упали на пол, а Анджелика закрыла глаза. Когда-то в Лондоне он познакомился с девушкой тех же лет, что Анджелика: стоило ему начать ласкать ее, она закрывала глаза и притворялась спящей. Иногда, в минуты, предшествующие любви, она по-настоящему засыпала и просыпалась лишь тогда, когда он овладевал ею, и ее руки жадно обвивали его.

Подобно лондонке Корделии, Анджелика обвила руками Жюльена. И так же не открывала глаз. Жюльен стал целовать ее лицо, шею, грудь, Анджелика не сопротивлялась и лишь как во сне что-то пробормотала. Затем совершенно отдалась ему, он поднял ее и понес в спальню. К его величайшему изумлению, она не была девственницей.

Потом она, как и Мария Тереза, зарыдала. Сперва тихо, сдержанно, робко, но затем с нею сделался настоящий нервический припадок. Она дрожала с головы до ног, громко всхлипывала, слезы заливали ей лицо. Не унимая плача, она с яростью, столь не вяжущейся с робостью и стыдливостью той девочки, которую он знал до сих пор, вновь привлекла его к себе и отдалась ему. И сразу затихла. Лицо ее озарилось каким-то диким выражением, из груди вырвался крик. Когда она уснула, Жюльен еще долго лежал рядом, а потом встал. Ее тело, слишком белое, несколько полное, такое, каким он и представлял его себе, похолодело. Он укрыл ее меховой накидкой. За окном виднелись старинная крепость и огни дворцов на другом берегу реки.

В гостиной он закурил, выпил подряд несколько рюмок коньяку и засел за книги, взятые у Валерио. В одной из них описывалась любовь великого герцога Н. к служанке-итальянке, которую дядя государя, не кто иной, как кардинал Саррокка, велел отравить, а затем бросил в колодец в поместье Шницлер, к западу от города. Жюльен побывал там. Огромные приморские сосны затеняли крыльцо виллы, к которой вела кипарисовая аллея. Музыкальный салон был расписан нагими танцующими нимфами, принадлежащими кисти ученика Понтормо [64] Понтормо, Якопо (настоящая фамилия Карруччи, 1494 — 1557) — итальянский живописец, один из основоположников манье­ризма. . Нимфы были юными, с бледными, по-девичьи нескладными телами. По легенде, одна из них была списана с той самой Анджелы Криспи, что погибла на дне колодца.

На следующее утро Анджелика ни словом не обмолвилась о том, что произошло накануне. Вскоре Жюльен дал понять Марии Терезе, что между ними все кончено, и теперь его навещала дочь булочника Айгера, приходя без предупреждения, как и в первый раз. По три-четыре дня они не виделись. Он ни о чем ее не спрашивал. Может быть, он любил ее.

До приезда премьер-министра оставались считанные дни. Депен вернулся и больше не покидал Н. В его распоряжение поступила парижская журналистка. Звалась она Розелиной Текю. Состоялась ее встреча с лучшими журналистами города, директором «Газетт», Беппо и Питером Мэшем. Несмотря на частный характер визита — или именно в силу этого, — он, по словам журналистки, должен был иметь значительный резонанс, настолько был символичен интерес главы французского правительства к городу. Розелина Текю демонстрировала полное пренебрежение к скромному консулу, который до сих пор как раз и символизировал эту самую вековую дружбу Н. с Францией. Для нее Жюльен был всего лишь чиновником низкого ранга, рядом с которым любой сотрудник управления делами совета министров состоял самое меньшее в ранге полномочного посла. Но поскольку она была некрасива и спала с Депеном, Жюльен нисколько не обижался. Наоборот, он с такой готовностью оказывал ей услуги, что она сперва удивилась, а затем поздравила его, как поздравляют радивого слугу.

— Думаю, шеф будет доволен, как вы все это организовали, — сказала она ему после совещания с представителями прессы, во время которого Жюльен выдвинул несколько интересных инициатив.

У Моники Бекер и Дианы Данини, в салоны которых ее ввел Жюльен, она держалась как завоевательница, но не могла не заметить, что Жюльен играет там важную роль. Однажды на вечере у Моники Бекер, после того как она за ужином рассказала Жюльену забавную историю, относящуюся к времени, когда теперешний государственный деятель останавливался у скульптора Пиреуса, она сказала Жюльену: