Николай Леонов - Проклятая усадьба

Хозяин усадьбы Игорь Арсеньевич также совершал утренние пробежки, и иногда они с певцом бегали вместе. Однако миллионер был не так пунктуален, как бард, и иногда опаздывал. А вот бард не опаздывал никогда.

Хозяйка, Ирина Васильевна, оказывается, любит сладкое, особенно шоколад и конфеты; ну а торты просто обожает. Однако она вынуждена от всего этого отказываться, поскольку не хочет полнеть, а у нее к этому есть склонность. Так что вся ее жизнь проходит в постоянной борьбе с собственными гастрономическими пристрастиями.

А вот биржевик Сургучев ни в какую борьбу со своими вкусами не вступает – он им давно сдался. Одно из его пристрастий – и днем, и вечером глушить коньяк, причем самых дорогих марок. Утром он выпивает стопку (Марина это точно знает, потому что грязная стопка с остатком коньяка каждое утро ждет ее на столе в комнате гостя), днем две или три, а вечером никто не знает сколько. Так или иначе, но одной бутылки на два дня ему не хватает, так что Марина ставит ему в бар обычно сразу по две бутылки.

Управляющий Михаил Степанович любит не только играть в карты с водителем и садовником, но и слушать пластинки на проигрывателе, что стоит у него в комнате. Слушает он в основном лирические песни 30-х годов – Козин, Лещенко, Русланова, еще какие-то, которых Марина даже не запомнила. Это увлечение Михаила Степановича разделял также покойный Аркадий Кононов – он тоже слушал песни прошлого века на виниле, а еще джаз, тоже на виниле. Они даже обменивались с управляющим пластинками. Ну, и жена Кононова, Татьяна, тоже такую музыку любит слушать.

Надо сказать, Никита такую музыку, старинную, тоже признает. От него Марина и услышала об этом Козине и Руслановой – самого Михаила Степановича она бы спрашивать не стала. Так вот, Никита любит рок. И классический, зарубежный – «Битлз», например, или «Квин», – и наш. Когда готовит, воткнет себе наушники, плеер в кармане и бегает по кухне, пританцовывает. Ничего не слышит, и никто ему не мешает. А еще Никита любит… ну, многое любит. Но о Никите Марина рассказывать стеснялась – это было слишком личное.

Горничная гладила и рассказывала. Потом, когда все перегладила, отправилась по комнатам – уборку делать. Но Гуров и тут от нее не отстал. Так и ходил вслед за Мариной из комнаты в комнату, слушая все новые истории, выпытывая все новые подробности. Спустя полтора часа беседы со словоохотливой Мариной этих подробностей у сыщика накопилось много, целый мешок. Большую часть содержимого этого мешка составлял разного рода мусор, который совсем не нужен был в его расследовании. Но были там и крупинки драгоценной породы. Гуров еще не знал, где они, эти крупинки, что именно из рассказанного горничной ему пригодится, но знал, твердо знал, что эти крупинки среди услышанного им имеются. Надо было только внимательно подумать и выудить их.

После Марины сыщик так же подробно расспросил ее друга Никиту. Музыкальный повар смог рассказать об обитателях дома не так много, как Марина. Во-первых, Никита оказался менее наблюдательным, чем девушка. А во-вторых, он имел гораздо меньше контактов с гостями, и в основном они касались приема пищи. Вот про пищевые пристрастия обитателей усадьбы он мог рассказывать долго. Например, он сообщил Гурову, что Игорь Арсеньевич и его жена оба любят итальянскую и японскую кухню, то есть предпочитают хорошо приготовленные спагетти, а также разнообразные суши и роллы, омаров и креветок. Их сын всему на свете предпочитает хорошо прожаренный стейк. Биржевик Сургучев является поклонником дичи – фазанов, куропаток и перепелов; на худой конец, готов согласиться с индейкой. А самый тонкий вкус, по оценке Никиты, имел покойный Аркадий Кононов: он ценил французскую кухню, а также русскую кухню и просил приготовить себе то фрикасе, то расстегаи.

Помучавшись полтора часа с поваром и так и не добившись от него чего-то вразумительного, Гуров отправился разыскивать садовника. Он твердо вознамерился допросить всех обитателей усадьбы, так сказать, по второму кругу. Но на этот раз его интересовали не сведения об убийстве и поведении свидетелей в ночь убийства, а самые разные сведения, зачастую беспорядочные и, казалось, не имевшие отношения к делу. И он стал спрашивать садовника, кто планировал парк в таком виде, в каком он сейчас существует, – хозяин или хозяйка. Выяснилось, что концепция парка, похожего на участок дикого леса, целиком принадлежит Ирине Васильевне.

– Они меня сразу наняли, как только этот участок купили, – рассказывал Петр Леонидович. – И помню, как Ирина Васильевна ходила по участку с архитектором и дизайнером и показывала им, где должен стоять дом, где должен быть пруд, где водопад, где дорожки… Потом, конечно, многое прибавлялось. «Зеленый грот», к примеру, я придумал. Перголы эти над дорожками тоже я. Но основная идея была ее.

После этого, побуждаемый расспросами Гурова, садовник рассказал, какие работы он проводит в парке: что делает весной, что летом и осенью, как происходит смена кустарников и деревьев. Попутно сыщик интересовался и людьми, которые гуляли по парку и которых садовник видел так же часто, как и горничная Марина. Но о людях Петр Леонидович говорил менее охотно. Чувствовалось, что это ему неприятно, что он вроде как сплетничает. Лишь проявив большую настойчивость, Гуров узнал кое-какие подробности. Впрочем, некоторые из этих подробностей уже не были для него секретом: например, взаимоотношения Андрея с горничной Леной, а Никиты – с Мариной. Рассказал он и о том, как покойный Аркадий преследовал сначала горничных, затем Ирину Васильевну, а потом сосредоточился на Наташе.

– Татьяна, жена его, несчастная женщина, – со вздохом заключил садовник. – Ей только посочувствовать можно. Хотя…

Сказал – и замолчал.

– Что «хотя»? – поинтересовался Гуров. Однако спросил это не слишком настойчиво: подробности отношений Кононова с его женой его не интересовали.

– Нет, ничего, – помотал головой садовник.

Видимо, здесь скрывалась какая-то тайна. Но сыщик раскапывать ее не стал. Тем более он услышал шум мотора подъехавшей машины. Это означало, что кто-то вернулся из города – либо водитель Семен, отвозивший Павла, либо Андрей с Леной и Егором. И Гуров поспешил на площадку под навесом, где обычно останавливались машины.

Оказалось, что приехали оба автомобиля – и Семена, и Андрея. На площадке хлопали дверцы, прибывшие расходились. Гуров устремился к Андрею.

– Ну, что? Принял Ярыгин ваше заявление? – спросил он.

– Принял-принял… – усмехнулся младший Вдовин. – Но толку от этого никакого не будет. Он и не скрывал, что не верит ни одному нашему слову. Все удивлялся, как это мы не смогли рассмотреть лица женщины, раз уж мы ее видели. Или почему мы ее не задержали, если поняли, что имеем дело с убийцей. Или почему не подняли крик, не позвали на помощь…