Фредерик Форсайт - Список убийств

В Кабул Ловец решил не ездить: не было нужды. К тому же его самолету лучше и надежней было находиться под охраной в Баграме, чем в кабульском аэропорту. А вот его требования были высланы заранее. Если у программы «Реинтеграция» и были какие-то финансовые ограничения, то к ОКСО они не относились. Включалась всемогущая власть доллара. В Баграм на вертолете был доставлен капитан Хокинс. После дозаправки тот же вертолет доставил их вместе с командой рейнджеров-телохранителей в Кала-и-Зай.

Было слегка за полдень, когда они приземлились возле убогого кишлака. Махмуда Гула они застали за занятием, о котором тот давно мечтал: играл на солнышке с внучатами.

При виде рокочущего «черного ястреба» и ссыпающихся с посадочного пандуса солдат все женщины разбежались по глинобитным лачугам. Захлопали двери и ставни. На единственной улице деревушки остались каменнолицые мужчины, с молчаливой грозностью наблюдающие, как ферингхи входят в их родовое гнездо.

Рейнджерам Ловец приказал остаться у винтокрылой машины. С Хокинсом в качестве проводника и переводчика он двинулся о улице, кивая по ходу на обе стороны в традиционном «саламе». В ответ лишь несколько скупых кивков. Где живет Махмуд Гул, австралиец знал.

Пожилой моджахед сидел снаружи. Детишки вокруг испуганно разбежались; осталась лишь девчушка-трехлетка, которая, припав к дедовой накидке, смотрела на пришельцев распахнутыми глазами, в которых стояло скорее удивление, чем боязнь. Двое белых сели, скрестив ноги, напротив и учтиво кивнули ветерану. Тот тоже ответил кивком.

Бывший воитель оглядел улицу в оба конца. Солдат там видно не было.

— У вас нет страха? — невозмутимо спросил ферингхов Махмуд Гул.

— Я думаю, что пришел гостем к мирному человеку, — произнес Ловец. Хокинс перевел его слова на пушту. Моджахед кивнул и крикнул что-то вдоль улицы.

— Он говорит, что деревня вне опасности, — перевел вполголоса Хокинс.

С паузами только на перевод Ловец напомнил Гулу о той встрече с ячейкой «Реинтеграции» после пятничной молитвы. Непроницаемые темно-карие глаза афганца недвижно смотрели из-под бровей. Наконец он кивнул.

— Лет прошло много, но это был тот же голос.

— По телевизору он говорил на английском. Ты английского не знаешь. Почему ты думаешь, что это он?

Махмуд Гул пожал плечами.

— У меня на голоса память, — изрек он как истину в последней инстанции.

У музыкантов способность улавливать и в точности воспроизводить звуковые тона именуется «абсолютным слухом». Махмуд Гул хотя и был неграмотным дехканином, но его убежденность, если она обоснована, указывала именно на такую способность.

— Прошу тебя, расскажи мне, как у вас сложилось знакомство.

Пожилой моджахед умолк; взгляд его упал на сверток, который американец нес с собой по улице.

— Время подарков, — шепнул австралиец.

— Ах да, — спохватился Ловец, спешно сдергивая завязку. Он расстелил на земле подношение. Два пледа из сувенирной лавки американских индейцев: снаружи кожа бизона, а внутри теплая байковая подкладка.

— В прежние времена народ моей страны охотился на бизонов ради мяса и шкур. Это самые теплые шкуры из всех, что известны людям. Завернись в них в холода. Одну расстели снизу, а другой укройся сверху. И ты никогда не будешь мерзнуть.

Задубелое от солнца и морозных ветров лицо моджахеда расплылось в улыбке, какую капитан Хокинс видел у него впервые. Зубов у Махмуда Гула осталось всего четыре, но для широкой ухмылки их вполне хватало. Пальцы его пробежались по мягкой коже, ласковой байке. Пожалуй, и драгоценный ларец Царицы Савской не мог бы доставить ему большего блаженства. И он заговорил:

— Это было в войну против американцев, вскоре после того, как они пошли на Муллу Омара. Как раз тогда из своего змеиного гнезда на северо-востоке к нам поползли узбеки и таджики. С ними бы мы сладили, но их опекали американцы, и ферингхи направляли свои самолеты, налетавшие с неба с ракетами и бомбами. Американские солдаты могли как-то разговаривать с самолетами и сообщать, где мы находимся, так что бомбы падали прямо на нас. Редко когда мимо. Было очень плохо.

К северу от Баграма, при отступлении вниз с перевала Саланг, я оказался на открытом месте, и там меня взялся обстреливать военный самолет. Я прятался за камнями, а когда он улетел, я увидел, что бедро у меня изорвано пулей. Мои люди отнесли меня в Кабул. Там меня погрузили на грузовик и отправили дальше на юг.

Мы прошли через Кандагар и возле Спин Болдака перешли границу Пакистана. Они были нашими друзьями и дали нам убежище. Мы пришли в Кветту. Там мою рану на бедре впервые осмотрел врач.

Весной я снова начал ходить. В те дни я был молод и силен, так что кости залечивались хорошо. Но все равно была сильная боль, и я хромал с костылем. Весной меня пригласили в шуру Кветты, в сам совет Муллы Омара.

Все той же весной из Исламабада в Кветту, на переговоры с Муллой, прибыла делегация. Там были два генерала, которые не говорили на пушту, только на урду. И один из их офицеров привез с собой сына, совсем еще мальчика. А он на пушту говорил хорошо, с акцентом сиаченского высокогорья. Он переводил для пенджабских генералов. Они нам сказали, что будут делать вид, будто работают с американцами, но нас ни за что не бросят и не допустят, чтобы движение талибов было уничтожено. И слово свое они держали.

И вот там я разговаривал с тем юношей из Исламабада, который недавно говорил в телевизоре. Только теперь этот юноша в маске. Глаза у него, я помню, были янтарного цвета.

Ловец поблагодарил, и они с Хокинсом тронулись в обратный путь. Улица вела прямиком к пандусу вертолета. Мужчины на пути стояли или сидели, молча глядя незваным гостям вслед. Втихомолку поглядывали из-за ставен женщины. Из-за своих отцов и дядьев пугливо выглядывали дети. Но враждебности никто не выказывал.

Рейнджеры стояли полукругом. Обоих офицеров они тут же провели в вертолет и взошли на него сами. Винтокрылая машина поднялась в вихре пыли вперемешку с соломенной трухой и взяла курс обратно на Баграм. Там были довольно приличные офицерские апартаменты с хорошей едой, но без всякого алкоголя. Хотя Ловцу нужно было одно — как следует выспаться. Часиков эдак десять. А пока он спал, его сообщение уже шло через отдел ЦРУ в американское посольство в Кабуле.

Перед отъездом из Штатов Ловец получил информацию, что ЦРУ, несмотря на традиционное межведомственное соперничество, готово оказать ему любое возможное содействие. Что было, безусловно, кстати, хотя бы по двум причинам. Первая — это то, что Управление располагало мощным аппаратом и в Кабуле, и в Исламабаде — столице, где любой приезжий американец сразу же попадал под неусыпный надзор здешней тайной полиции. Вторая — то, что у себя в Лэнгли Управление имело превосходную базу создания подложных документов для использования за границей.