Максим Теплый - Архив шевалье

События в Москве он наблюдал в прямом эфире. В реальность репортажа, который транслировали по каналу CNN, поверить было просто невозможно. Он уезжал совсем из другой страны. Да, полной людского раздражения и недовольства! Но одновременно – живущей светлыми надеждами и ожиданиями добрых перемен. А тут – злоба, отчаяние и готовность сцепиться с ненавистным врагом в бескомпромиссной схватке.

Он представлял, как сойдет с поезда на Белорусском вокзале и… а вот дальше ясно увидеть картину у Беркаса не получалось. Взять такси? Да ходят ли они нынче в Москве? Близкие, с которыми он разговаривал каждый день по посольскому телефону, пользуясь любезным разрешением Куприна, о деталях говорить отказывались. Отвечали односложно: «Да! Нет! Приедешь – сам увидишь…» И только неугомонный дед Георгий, который жил по своим законам, неподвластным внешним обстоятельствам, сказал ему: «Приезжай, внучок! Тут некоторые Родину твою поганят. Представляешь? Жаль, Буденный помер! А то бы шашку наголо и не пощадил бы этих кремлевских прощелыг! Да и тех, что с другой стороны, – тоже! Одна шайка!..»

…Поезд уходил из Кёльна около полуночи, и Каленин заранее договорился с посольскими ребятами, чтобы доставили его на вокзал.

В назначенный час машины возле посольского шлагбаума не оказалось.

Когда минуло еще двадцать минут нервного ожидания, он понял, что теперь его спасет только чудо: на электричке добраться он уже не успевал…

Охрана беспрерывно куда-то звонила, но, как назло, в этот поздний час найти кого-то, кто мог бы быстро отправиться в Кёльн, не удавалось.

Вызвали такси. Но и такси почему-то никак не появлялось.

Каленин нервно рассмеялся и подумал, что опоздать на поезд в его ситуации было бы верхом глупости – он уже неделю маялся в посольстве, не выходя за его территорию, и перспектива зависнуть здесь еще минимум на столько же приводила его в состояние ужаса.

Когда возле шлагбаума резко затормозил огромный черный «мерседес», Каленин отчаянно кинулся к нему, не очень понимая, кого, собственно, он там увидит. За рулем сидел Куприн, с которым он утром тепло попрощался и никак не рассчитывал снова встретить.

– Знаю, что опаздываете, садитесь! – с ходу предложил Куприн. – Нам с вами, как всегда, по пути!

Каленин не задумываясь прыгнул в машину и только потом спросил:

– Вы в Кёльн? Так поздно?

– Я – в Москву, Беркас Сергеевич! Да-да! Не удивляйтесь. Еще утром ничего не знал о поездке. А потом пригласил посол и в срочном порядке приказал ехать. Там какие-то вопросы, связанные с последними событиями. Догадываюсь, что предпишут обрабатывать европейскую общественность в духе одобрения действий Кремля. А что, собственно, ее обрабатывать? И так все ясно! Как там у Владимира Ильича – всякая власть только тогда чего-то стоит, когда умеет себя защищать! Так, по-моему?

Каленин легко согласился, но не потому, что думал так же, а чтобы поскорее сменить неприятную тему.

Ему вдруг стало легко и спокойно. Поезд представлялся частичкой Родины, и казалось, стоит оказаться в вагоне, как все останется позади – и надоевшая за год Германия, и Мессер с Лукой, и Якобсен, который так и не объявился.

Да и с Куприным все вышло как нельзя лучше. Он опекал Каленина целый год, и упрекнуть его не в чем. Каленин даже не смог толком вспомнить, как так вышло, что он впутался в эту историю с архивом. Сам, конечно, влез. А потом еще Куприн подзадоривать начал. Но в главном Куприн был точно ни при чем. Не он же заставил Беркаса бродить по ночным подвалам и помогать обезумевшей старушенции расшифровывать код Шевалье.

– А Гаврилыч будет? – спросил Каленин.

Куприн раскатисто засмеялся и подтвердил:

– Не просто будет! Он уже ждет нас! Я договорился, чтобы мне сделали билет в вашем вагоне. Гаврилыч уже стол готовит. Весело поедем, Беркас Сергеевич!

…К четырем утра Куприн задремал. Каленин тихонько вышел в полутемный коридор и, накинув на шею полотенце, отправился в туалет. Он миновал купе проводника и в приоткрытую дверь увидел, что тот спит, сидя за столом. Его седая голова, опущенная на крупные морщинистые ладони, покачивалась в такт ударам колес.

Каленин невольно задержался.

«Во дает! – подумал он. – Только что сидел с нами, и вот уже спит как младенец. И выпил-то всего ничего – символически…»

Каленин прошел дальше и закрылся в туалете. Он тщательно побрился, растер лицо лосьоном, причесал мокрые волосы – одним словом, привел себя в торжественный вид, достойный пересечения границы Германии. Въезд на территорию Польши означал, что он фактически уже дома. К тому же предстояло ненадолго покинуть вагон и сделать на пограничном пункте отметку, позволяющую получить Tax free.

Он еще раз критически осмотрел себя, отметив, что за год залысины стали заметнее и, значит, угроза облысеть годам к сорока является вполне зримой.

Каленин двинулся назад и снова оказался возле купе проводника. Картина не изменилась. Гаврилыч сидел в той же позе, мелко вздрагивая седой шевелюрой.

Каленин сделал пару шагов в сторону своего купе и вдруг остановился как вкопанный. Что-то в увиденной только что картине его насторожило.

«Нога! Ну да! Нога у него как-то неестественно подогнута. Обычно, когда человек спит, он устраивается поудобнее. А тут… Не случилось ли чего?»

Он вернулся и осторожно подошел к спящему. С каждой секундой на душе становилось все тревожнее.

– Спишь, Гаврилыч? – негромко произнес Каленин. – Граница скоро… – Он тронул проводника за плечо и резко отдернул руку. Легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы ноги сидящего за столом подломились и он сполз вниз. Все тело оказалось под столом, и только седая голова, будто зацепившись за что-то, осталась лежать на нижней полке.

«Да он же мертв!» – Каленин впервые в жизни оказался один на один с покойником, и его охватило единственное желание – бежать подальше. Тем более что всего каких-то четверть часа назад он весело балагурил с покойным.

Каленин бросился к своему купе и с удивлением обнаружил его пустым. Куприн отсутствовал. Он стал стучать в соседнюю дверь и тут же вспомнил: Гаврилыч во время их посадки в поезд хвастал, что они с Куприным поедут одни во всем вагоне. Была еще супружеская пара, но проводник убедил их перейти в соседний вагон.

Каленин побежал к тамбуру.

«Должны же где-то быть люди. И врач, наверное, есть… Какой врач! Врач уже точно не нужен. Разве что зафиксировать смерть. Похоже, сердце…»

Каленин нажал на запорную ручку и дернул дверь, ведущую из тамбура в соседний вагон. Дверь не поддалась.

«Что за черт!»

Он сделал еще одну попытку, но тут же понял, что дверь заперта на ключ.

«Ерунда какая-то! Может, Гаврилыч закрыл? Бедняга… Ключи наверняка у него… Так… надо в другую дверь…»