Роберт Ладлэм - Тривейн

— Помню... Но расследование было прекращено...

— Так вот, значит, вы знаете. Горячее было дельце. А командовал теми парнями Пол Боннер.

К двум часам дня Тривейн с Боннером объехали три из пяти помещений, предлагаемых под офис. И хотя посланец министерства обороны пытался оставаться нейтральным, ему с трудом удавалось скрывать свое мнение: он был слишком непосредственным для этого. Скоро Тривейн заметил, что по некоторым параметрам этот Боннер похож на него самого.

Нетрудно было заметить, что Боннеру нравилось все, что они видели. Он никак не мог понять, зачем Тривейну осматривать еще два здания, которые к тому же находятся далеко от центра? Вполне можно остановиться на одном из тех, что они уже посмотрели. Боннеру хотелось, чтобы окна будущего офиса действительно выходили на Потомак, и Тривейн в душе был с ним согласен. Про себя он уже решил, что его контора будет расположена именно здесь, у Потомака. Но ему хотелось, чтобы аргументы выглядели б. ice убедительно, чем просто вид на реку. Вовсе ни к чему, чтобы у этого майора Пола Боннера, младотурка из Пентагона, сложилось впечатление, что такая важная персона может при выборе офиса руководствоваться видом из окон. Как-никак у него, Тривейна, репутация человека, чья деятельность несколько лет назад перепугала могущественное министерство обороны...

— Вы ничего не имеете против, если мы отправимся завтракать, майор?

— Видит Бог, нет, мистер Тривейн! Я так голоден, что готов сожрать собственную задницу! Вообще-то, я полагал, вы поручите все это кому-то другому...

— Кому, например?

— Черт... Не знаю... Но есть же у вас люди, которые могут подыскать помещение?

— Конечно. Однако на сей раз речь идет об очень важном деле...

— Да-да, я все забываю, что имею дело с человеком, который сам себя сделал миллионером... Во всяком случае, так утверждают те, кто писал о вас...

— Потому что писать об этом намного легче, майор.

Они пришли в «Чесапик-Хаус», и за завтраком недюжинные способности Боннера поглощать алкоголь сначала позабавили, а затем изумили Тривейна. Не моргнув глазом, тот принял шесть двойных «бурбонов»: три перед завтраком, два во время и один после. И каждый последующий выпивал так, словно это был его первый бокал. А ведь никогда не подумаешь, что у этого человека слабость к возлияниям!

За кофе Тривейн решил, что он постарается быть дружелюбнее, чем он был все это утро.

— Знаете, Боннер, я действительно высоко ценю то, что вы взялись за столь неблагодарную работу, — сказал он. — И прекрасно понимаю причины, по которым вам не нравится это дело.

— Да нет, я вообще-то ничего не имею против, мистер Тривейн... Все понятно, чего уж теперь! А ведь я представлял вас этаким запрограммированным — прошу прощения — хером! Этаким, знаете ли, арифмометром, который только подсчитывает бабки, а до остального ему и дела нет...

— Вы это вычитали в моем досье?

— Если хотите, да. Напомните мне, чтобы я вам показал кое-что оттуда — через месяц-другой, если мы с вами, конечно, еще будем вместе, — засмеялся Боннер и допил остатки «бурбона». — А вы знаете, что самое чудное в вашем досье, мистер Тривейн? В нем нет фотографии! Ведь люди, его составлявшие, за редким исключением никогда не имели дела с гражданскими лицами. Странно, не правда ли? На войне я никогда не заглядывал в досье, если там не было по крайней мере трех-четырех фотографий... А одна? Ну скажите, что можно узнать о человеке по одному снимку?

Тривейн подумал. Майор был прав: по одной фотографии бессмысленно судить о человеке.

— Я читал о вашей... боевой деятельности... Хочу вам сказать, ваша биография впечатляет...

— Боюсь, мистер Тривейн, что эта тема для меня закрыта. Мне бы не хотелось говорить об этом, притворяясь, что я никогда не был в западной части Сан-Диего...

— Ну да, делая из меня дурака...

— И из себя тоже... Не заставляйте меня отделываться дежурными фразами, мистер Тривейн! Они вам ничего не дадут.

Тривейн понимал, что майор искренен. В самом деле, зачем выслушивать какие-то ничего не значащие объяснения? Однако Тривейн чувствовал, что майор далеко не все еще рассказал. Надо попытаться выведать...

— Я бы выпил еще коньяка, — сказал Тривейн. — А вы, майор?

— Двойной «бурбон»!

— Прекрасно.

Тривейн убедился в том, что был прав, едва они опорожнили по полбокала.

— А что это за подкомитет, мистер Тривейн? — спросил Боннер. — И почему все так таинственно?

— Вы же сами сказали утром, что на оборону тратится намного больше денег, чем нужно, — ответил Тривейн.

— Понимаю... С этим никто и не спорит... Но почему в первую очередь обвиняют нас? Ведь в эту работу втянуты тысячи! Почему же именно мы — мишень для критики?

— Только потому, майор, что вы предлагаете контракты.

— Да, но одобряет-то их конгресс!

— Я не стал бы обобщать... Мне вообще кажется, что конгресс одобряет сначала одну сумму, а потом его вынуждают принять другую, намного большую...

— Но мы не отвечаем за экономику!

Тривейн поднял наполовину опорожненный бокал и повертел в руках.

— А вы согласились бы с таким доводом во время войны, майор? — спросил он. — Не сомневаюсь, что у вас хватило бы мудрости признать, что ваши люди могут ошибаться, но стали бы вы терпеть стопроцентный бардак?

— Это не одно и то же, мистер Тривейн!

— А мне кажется, что это две стороны одной медали...

— Нельзя приравнивать человеческую жизнь к деньгам!

— Ваш аргумент представляется мне несколько натянутым, майор... Вряд ли на поле боя вам приходило в голову, что война не стоит столь многих человеческих жизней!

— Дерьмо! Была война, военная ситуация.

— Еще бы не дерьмо! Однако были люди — тысячи людей, которые считали, что война им совершенно ни к чему!

— Почему же тогда они ничего не делали? Почему не кричат сейчас во весь голос?

— Насколько я помню, они старались, — рассматривая свой бокал, проговорил Тривейн.

— И провалились! Потому что не представляли, о чем идет речь... Их взгляд на ситуацию был очень односторонним!

— Интересное замечание, майор... Я бы даже сказал, провокационное...

— Видите ли, в чем дело, мистер Тривейн, по-моему, та война, которую мы вели, была необходима по многим причинам, и те люди — не мне чета — знали, когда ее начинать. Конечно, цена оказалась слишком высокой... Но именно на нее обычно и не обращают внимания.

— Вы восхищаете меня, майор, — допил свой бокал Тривейн, — интересно, а как можно было бы ей воспротивиться?

— Не знаю... Может быть, агитируя? И я даже знаю как!

— Может быть, просветите? — улыбнулся в ответ Тривейн.

— Пожалуйста! Основа: правительственный заказ и полторы тысячи гробов. Разделить их на три группы: по пятьсот штук. Гробы, если купить оптом, обойдутся по двести долларов. Затем устроить манифестации сразу в трех городах: в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе. На Пятой авеню, Мичиган-авеню и на бульваре Сансет, понимаете? Каждый сотый гроб должен быть открыт, чтобы все видели покойника, и пусть он будет как можно более страшным... Возле гробов будут идти по два человека, еще по сотне жителей из Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса должны отвлекать полицию, пресекать все попытки помешать шествию. Думаю, что тридцати грех тысяч для этого дела хватит... Ну и, конечно, потребуется сто пятьдесят трупов... Уверен, что такая процессия на две мили — с мнимыми и настоящими покойниками — остановит движение и будет весьма убедительна...