Роберт Ладлэм - Тривейн

— Не надо говорить мне о недомыслии! Ведь это я выложил двести тысяч в Гринвиче и еще полмиллиона на «Плазу»!

— И тем не менее ты поступил опрометчиво! — настаивал Уэбстер. — Не было в этом никакой необходимости. Пора кончать со старомодной дикой тактикой: она может нам повредить... Надо тщательно обдумывать каждый шаг!

— Не смей так со мной говорить, Уэбстер! — вскочил де Спаданте с кресла. — Придет день, когда вы поцелуете меня в задницу за то, что я сделал!

— Ради Бога, Марио, говори потише и не упоминай моего имени! Пожалуй, Ален был прав, и я сделал большую ошибку, связавшись с тобой...

— Послушай, Бобби, ведь я не искал с тобой встречи, это ты нашел меня — и не по телефонному справочнику. Ты сам пришел ко мне, малыш! Потому что тебе понадобилась помощь. И я ее оказал! Я ведь уже давно помогаю вам, Бобби, так что не надо со мной говорить таким тоном.

Уэбстер выслушал эту гневную тираду и не мог не признать, что мафиози прав. Да, этот мафиози действительно был им полезен, и он сам, Бобби Уэбстер, обращался к нему чаще других. И времена, когда с де Спаданте можно было особо не церемониться, канули в вечность. Теперь Уэбстер уже не мог на него давить, как прежде.

— Неужели ты не понимаешь, Марио? Мы не хотим на это место Тривейна! Новые слушания помогут скинуть его с поста председателя.

— Ты так думаешь? Ошибаешься, мистер Кружевные Штанишки... Вчера вечером я говорил с Мэдисоном. Я просил его позвонить мне из аэропорта перед самым вылетом, поскольку уверен, что кто-то должен знать, что делает Тривейн...

Это известие подействовало на Уэбстера самым неожиданным образом. На смену враждебности пришла досада на самого себя: как же он сам не додумался?

— И что сказал Мэдисон?

— Да, ни одна из ваших задниц не сообразит ничего подобного!

— Что ответил Мэдисон?

— Почтенный адвокат в большом замешательстве. — Де Спаданте сел и откинулся в кресле. — Бормочет что-то невразумительное вроде того, что едет домой, чтобы выпить вместе со своей вечно пьяной женой...

— Так что он сказал?

— Тривейн заявил, что с этими слушаниями, а заодно и со всеми сенаторами ему все ясно. Понятно, что на слушаниях Мэдисон и пальцем не шевельнул, чтобы помочь своему клиенту... По очень простой причине. А тот сообщил, что, если все эти недоделки-сенаторы прокатят его, он просто так из Вашингтона не уедет. Он созовет пресс-конференцию, и, уж будьте уверены: ему есть что сказать журналистам...

— Что именно?

— Мэдисон не знает. Но считает, что дело серьезное:

Тривейн обещает «перевернуть город вверх тормашками». Понимаешь? Вверх тормашками!

Отвернувшись от мафиози, Уэбстер несколько раз глубоко вздохнул, стараясь подавить распиравшую его ярость. Он почему-то особенно остро почувствовал запах пота, которым был пропитан этот старый дом.

— По-моему, — произнес он наконец, — все это абсолютно бессмысленно. Ведь я говорил с ним на этой неделе ежедневно! Нет, все чепуха!

— Мэдисон не лжет...

— Тогда в чем же дело? — повернулся Уэбстер к де Спаданте.

— Выясним, — доверительно проговорил де Спаданте. — Думаю, обойдемся без поротых задниц на какой-нибудь дурацкой пресс-конференции... Но если слушания возобновятся и Тривейна все-таки прокатят, он выпалит из всех стволов. Я знаю этого человека, и он не блефует. А ведь никто из нас не готов к такому повороту событий... А старик... Он должен был умереть...

Уэбстер уставился на грузного человека, развалившегося перед ним в кресле.

— Но ведь мы не знаем, что он собирается сказать! Неужели твои неандертальские мозги не в состоянии уразуметь, что это может оказаться такой же чепухой, как происшествие в «Плазе»? Мы должны сделать все возможное, чтобы остаться от всего такого в стороне!

Не глядя на Уэбстера, де Спаданте сунул руку в карман. Внезапно Уэбстер почувствовал страх, но де Спаданте всего лишь вытащил очки в толстой черепаховой оправе. Нацепил на нос и впился глазами в какие-то бумаги.

— Ты все время пытаешься запугать меня, Бобби... Мы должны, мы могли, мы обязаны... Брось ты все это к чертовой матери! Мы не знаем намерений Тривейна — вот что главное! И в вечерних известиях по радио мы этого не услышим. Лучше всего тебе сейчас вернуться на работу. Может, тебя уже хватились...

Кивнув в знак согласия, Уэбстер направился к потертой и поцарапанной двери. Но, взявшись за разбитую стеклянную ручку, вдруг повернулся и сказал:

— Марио, ради твоего же благополучия, не принимай самостоятельных решений! Прошу тебя, посоветуйся с нами! Сейчас очень сложное время...

— Ты хороший парень, Бобби, но у тебя есть один недостаток: ты слишком молод... Когда станешь старше, поймешь, что все на этом свете гораздо проще... Овцы не могут жить в пустыне, а кактус не растет в джунглях. Так и Тривейн. Парень просто в плохом окружении! Все очень просто, Бобби...

Этот скромный белый дом с четырьмя сделанными в ионическом стиле колоннами, которые поддерживали балкон над главным входом, располагался посреди живописно поросшего лесом участка площадью в три акра. К нему вела дорога, которой, впрочем, никто не пользовался. Огибая с правой стороны находившуюся перед домом ухоженную лужайку, эта дорога каким-то немыслимым образом уходила за дом и неожиданно там кончалась. Агент из бюро по торговле недвижимостью в свое время объяснил Филис, что прежний владелец хотел построить в конце дороги гаражи, но не успел, так как вынужден был переехать в Мускатон, в Южную Дакоту.

Конечно, это не Хай-Барнгет, но все же и этот дом имел свое имя, от которого, к великому сожалению Филис, оказалось невозможным отделаться. Прямо под парадным балконом, которым, кстати, тоже никто и никогда не пользовался, красовались выложенные из камня буквы: «Монтичеллино»...

За годы, проведенные в доме, Филис так и не собралась их убрать. В конце концов она решила, что название должно быть сохранено — в честь Бога, прежнего владельца и Томаса Джефферсона.

Таунинг-Спринг в Мэриленде являл собою полную противоположность Гринвичу, хотя, конечно, что-то общее между ними было: такое же богатое здание, почти абсолютно белое, с претензией на элегантность. Дом был заселен людьми, которые очень хорошо знали, что они покупают. Может быть, именно об этом они и мечтали: владеть таким вот уединенным жилищем на юго-востоке страны, где-нибудь в Маклине или Феарфэксе, штат Вирджиния, — райском уголке для охотников.

И все же Филис имела все основания полагать, что люди, владевшие домом, даже не догадывались о проблемах, которые неизбежно встанут перед ними после такой покупки.

Ей же эти проблемы были хорошо знакомы. Эти проблемы! Правда, чтобы узнать их, ей понадобилось почти шесть лет, которые она провела в этом почти аду. Ничьей конкретно вины здесь не было, хотя, с другой стороны, можно сказать — виноваты все. Просто должно быть так, и не иначе, как с сутками, в которых — непонятно почему — двадцать четыре часа, а не тридцать семь или сорок девять. Или, еще лучше, шестнадцать.