Сергей Васильев - Curriculum vitae [СИ]

Легионер ещё стоял в нерешительности, но когда у больной начались судороги, присел рядом с ней, пощупал пульс и по разбойничьи свистнул, привлекая внимание сослуживца:

— Васёк! Пулей в бар — водку или что покрепче, быстро!

Опрокинув стул, тот метнулся в сторону стоящего столбом бармена, перекинулся с ним парой слов и уже оттуда завопил:

— Жорж, одного шота достаточно?

— Давай три, для верности!

— Он спрашивает, что предпочитаешь, ром или…

— Васька, б**, я убью тебя, лодочник! Быстро неси сюда дезинфицирующий раствор, осёл!

Вырвав у бармена из рук всю бутылку, рядовой в два прыжка преодолел расстояние до своего товарища.

— Куда лить?

— На руки! Хорош! Теперь сюда, в бокал! Достаточно! Давай вон ту кнопку, которой бумажка приколота! Бросай в ром. Держи, сейчас будет брыкаться!

Капрал вытащил из бокала канцелярскую кнопку, подвернул лежащую девушку на бок и с воплем «Слава советской медицине!» с силой воткнул ее в то место девицы, куда обычно делают уколы. Молодёжь замерла в шоке, девица взвыла, резко ожила и полезла с кулаками на военного. Тот ловко увернулся и буркнув «жить будет», направился на свое место.

Ещё через четверть часа начали, наконец, собираться все, вызванные службы. В панике друзья пострадавшей успели поднять на уши весь Страсбург. Девица к тому времени уже вполне оправилась и сидела, держа за руку своего кавалера, злобно зыркая на капрала.

Первыми потребовали объяснений парамедики.

— Видите ли, коллеги, — назидательно и лениво объяснил им легионер, не вставая со своего места и не выпуская из рук бокал с вином, — пока мы вас дожидались, пациентка могла уже откинуть копыта. Так как адреналина у нас не было, пришлось импровизировать. От боли у нее выделился адреналин из надпочечников, да и общий тонизирующий эффект налицо.

Следом такое же объяснение было дано прибывшим пожарникам. Последней, как и полагается по рангу, на место прибыла муниципальная полиция и даже, ой-ля-ля, жандармы.

— Ого, они б еще сюда авиаподдержку вызвали, — присвистнул удивленно капрал.

— Месье медик? — поинтересовался у легионера командир патруля с отличительными знаками адъютанта-шефа жандармерии.

— Оксан, инструктор полевой медицины Жорж Буше, к вашим услугам, месье, — церемонно поклонился капрал.

— Ну, то что вы — буше [9] — это заметно. Однако Вам придется поехать с нами, пройти освидетельствование на алкоголь, наркотики и подождать, пока мы проверяем Ваши документы.

— Не придётся, — прозвучал от входной двери уверенный баритон.

Все невольно обернулись. Владелец властного голоса, мужчина средних лет, в рубашке с галстуком, пуловере и клубном пиджаке, занял весь дверной проем и с любопытством разглядывал легионера. Жесткие, посеребренные сединой, хорошо уложенные волосы почти не закрывали высокий лоб, а очки с невидимо-тонкой дужкой и волевой подбородок под немного выступающей нижней губой и прямым носом, вкупе с трехдневной небритостью, создавали впечатление погруженного в свою работу профессора и строго полицейского одновременно. Хотя, если гладко выбрить щеки и надвинуть на глаза фуражку с высокой тульей, получился бы готовый образец «настоящего арийца, преданного лично фюреру и беспощадного к врагам Рейха».

— Моя племянница, которую этот солдат спас от верной смерти, и я лично — благодарим гостя за неожиданную и столь своевременную помощь и хотели бы хоть как-то компенсировать его хлопоты…

Произнося это, незнакомец не торопясь подошел к столику, небрежным движением кисти отодвинул в сторону жандарма и протянул руку капралу.

— Петер Дальберг к Вашим услугам, месье Буше. Благодарю за такое оригинальное спасение моей племянницы и приглашаю в любое удобное для Вас время посетить наш родовой замок Фризенхаузен. Если не против, можем отправиться туда немедленно. Завтра Новый год и я знаю, что русские крайне уважительно относятся к этому празднику. Отметим наступление последнего года тысячелетия вместе, если у вас не запланировано более интересное времяпровождение на новогоднюю ночь.

— Простите, а как Вы поняли что я — русский?

— О, Ваш бесподобный акцент слышен, даже когда Вы молчите!

— Ну, если господа жандармы не возражают… — пожал плечами Буше.

— Они не возражают, — улыбнулся Дальберг, увлекая за собой легионера.

После трех лет службы в Джибути и Боснии, вместо положенного отпуска, он ехал в родовой замок немецкого аристократа. Жизнь французского капрала Жоржа Буше, выпускника военно-медицинской Академии Григория Распутина и лейтенанта МОНС Георгия Новых, делала в его судьбе ещё один неожиданный, загадочный поворот.

— Артём Аркадьевич, вас так долго не было, что случилось?

— Отдыхал, Гриша… И сейчас — тоже… Имею право…

— Так вы ко мне не по службе?

— Ну, кто к кому, это спорный вопрос. Да ты присаживайся, Гриша, в ногах правды нет, разговор будет обстоятельный… Посидим, выпьем по шоту «Тюламор»… Полюбуемся дикой природой…

Распутин присел на шезлонг, потрогал удивительно прохладную, будто подмороженную ткань, с удовольствием опустился в мягкое ложе и вытянул ноги. В венах головы вместо крови пульсировала боль, и Григорий, чтобы хоть как-то унять её, сильно сдавил виски руками. Крепко зажмурился… Не помогло. Под веки будто насыпали песок. Попытался открыть глаза и проморгаться. Не получилось. Поднял взгляд наверх. Над головой зеленели огромные, словно паруса, листья пальм, свисали лианы толщиной с корабельный канат. По ним с противными криками бойко бегали взад-вперед игривые мартышки, поглядывая на отдыхающих сердитыми глазами.

— Простите, Артём Аркадьевич, пить не буду, вчера хватило…

— Что, Гриша, головка бо-бо? — ехидно осведомился генерал.

— Не то слово!

— Не надо было мешать «Божоли» и «Курвуазье»! Дорвался до бесплатного… Смотри! То ли ещё будет….

— Умеете вы утешить…

— И не планировал! С чего это мне утешать предателя?

— А кого я предал?

— Известно кого — меня, себя, Ежова, Отечество своё предал…

— Как? Когда?

— Когда продался иезуитам…

— Я никому не продавался, товарищ генерал!

— А вчера, во время попойки, что ты писал?

— Это мы поспорили с Дальбергом насчет моих способностей, и я ему на память почти весь календарь за 1917 год по дням расписал… Дошли до весны, и Петер сказал, что достаточно, он признаёт свой проигрыш…

— На самом деле проиграл ты, Гриша! Теперь у иезуитов есть актуальный образец твоего почерка, и расписку о продаже тобой души и Родины сварганить сможет каждый подмастерье…