Нина Пушкова - Эликсир бессмертия

Кабинет финансового директора МотоВАЗа поражал роскошью. Пол украшал коричневый мрамор с золотой крошкой, на нём стояла мебель с золотой инкрустацией, с потолка свисала золотая люстра.

Увидев, как Карен с завистью и восхищением разглядывает его кабинет, Бадри удовлетворённо проговорил:

— Нравится? Ну ты знаешь — мы, грузины, любим золото.

И тут же задал прямой вопрос:

— Ладно, с чем пришёл?

Карен задумался: сразу проситься на работу? Или для начала просто поговорить?

— Вижу, ты в авторитете. — Он натужно усмехнулся. — Поднялся по жизни так, что не допрыгнешь.

— Поднялся, это точно, — прозвучал самодовольный ответ. — Но ты вроде тоже неплохо пригрелся рядом с Сосо, верно?

Карен развёл руками.

— Нет его больше! Завалили Сосо…

— Да в курсе я, в курсе… Кто, кстати, завалил — знаешь? А то разные слухи ходят…

— Знал бы — кишки бы выпустил и на шею намотал! Знаю только: киллер был профессионал, работал наверняка… Концов не сыскать, может, его самого уже на куски разрезали и в чемодане где-то утопили.

Наконец Бадри предложил присесть. Из шкафчика, отделанного, естественно, золотом, он достал бутылку дорогого коньяка и два бокала.

— Армянский коньяк, — сказал, разливая. — Специально для тебя берёг!

«Ага! — подумал Карен. — Прямо для меня! Да ты меня сто лет не видел и не видел бы ещё столько же!» Но вслух поблагодарил: мол, спасибо, ценю такое внимание со стороны такого человека.

Бадри растянул лицо в резиновой улыбке.

— Да уж, мы с тобой знакомые со стажем, это точно… Ну так что? Что ты мне хочешь сказать? А, кстати, от Сосо тебе что-то осталось? Наследство какое?

Карен в очередной раз развёл руки.

— Какое там наследство! Раздербанили его, прямо глотки друг другу грызли! Так что в итоге я… — он не сказал «остался нищим», но весь его вид говорил именно об этом: он гол как сокол. И Бадри, надо признать, быстро это вычислил. Но, с другой стороны, у Карена были и мозги, и опыт, иначе Сосо не стал бы держать его рядом с собой.

— Понял, понял. Что ж, если так… Подумать насчёт твоего трудоустройства? За этим пришёл?

— Если к себе возьмёшь, Аркадий… Не забуду никогда, клянусь.

— Пока ничего не обещаю. — Бадри важно откинулся в кресле. — Но моя рекомендация, думаю, сыграет роль. Ну всё — иди.

Тот с благодарностью пожал небрежно протянутую ладонь, успев заметить массивное золотое кольцо на среднем пальце.

«Грузины и впрямь любят золото…» Про девушку, вошедшую в особняк, он, конечно, спрашивать не стал. Здесь надо было действовать очень аккуратно. Лишь бы его взяли сюда на работу, а тогда он рано или поздно всё о ней узнает. И тогда уж точно не выпустит из поля зрения. Даст бог, ему назначат неплохую зарплату — в империи Вересовского платили по высокому разряду. Но в сравнении с миллионами баксов, которые стояли на кону, любая зарплата представлялась лишь мелким пособием.

По прилёте в Киев Францев из гостиницы сразу позвонил брату московского профессора Модесту Генриховичу в институт геронтологии и договорился о встрече. В Киеве у Францева жил давний приятель, Шурка Малышев, с которым они вместе служили в советские годы. Францев думал с ним встретиться, но вначале следовало выполнить поручение Вересовского.

Уже предупреждённый братом, Модест Генрихович радушно встретил московского гостя в своём заваленном бумагами кабинете. Однако обрадовать ничем не смог.

— Пока ничего обнаружить не удалось! — развёл он руками. — Перерыл все архивы — точнее, то, что от них осталось… Но личные записи Богомольца как в воду канули!

— Как же так, Модест Генрихович? — удивился Францев. — Совсем, что ли, ничего нет?! Он же много лет здесь трудился, должны были остаться какие-то бумаги…

— Какие-то бумаги остались. Служебные записки, стенограммы официальных докладов, даже публичные лекции… Он же лекции студентам читал, вы в курсе?

— Да? Всё успевал, значит… Но меня интересуют записи о его исследованиях в известной вам области.

— Ну да, ну да… Но вот этих бумаг как раз и нет!

— Где же они, как вы думаете?

— Не знаю. Видите, какая у нас обстановка? Всё рушится, распродаётся… Тут приезжала группа из ВОЗа [11] Всемирная организация здравоохранения. Штаб-квартира расположена в Женеве. , американцы тоже интересовались и какие-то копии делали, может, что и увезли. У нас за деньги сейчас всё отдадут… Вон, половину института уже арендаторы заняли!

На облезлом фасаде института Францев и впрямь заметил несколько ярких вывесок — в здании обосновались какие-то торговые салоны. Внутри тоже всё выглядело не лучшим образом: были заметны следы запустения и упадка.

— Вот ещё только в кабинетах начальства и лабораториях удаётся порядок поддерживать. Эпоха перемен, будь она неладна, — продолжал Модест Генрихович. — Многих сотрудников сократили, даже уборщицу вывели из штата, представляете?! А вы говорите — Богомолец!

Пока всё складывалось не лучшим образом, но пасовать перед обстоятельствами было не в правилах Францева.

— Надо всё же попытаться их найти. Где они, по-вашему, могут быть?

— Думаю, скорее всего, за рубежом. Но давайте я ещё с людьми поговорю. Тут осталась ещё пара старожилов, кто лично знал академика.

— Когда мне вам позвонить? — спросил Францев. И, немного смущаясь, добавил: — Модест Генрихович, я понимаю, что отнимаю у вас время и поэтому хочу сказать, что всё это — не бесплатно.

И положил на стол длинный белый конверт.

— Да что вы, что вы! — замахал руками собеседник. — Мне даже как-то неловко… — но отказываться не стал. — Хорошо, — продолжил он. — Я вам сам позвоню в гостиницу. А вы по пути зайдите в парк имени Богомольца, тут рядом. Там его могила находится.

— Прямо в парке?!

— Ну да, он так завещал. Говорит, буду приходить к вам оттуда на учёные советы, следить, чтобы хорошо работали… Причуда выдающейся личности!

Францев вышел на улицу, погода была замечательная. Старый парк, носивший имя академика, располагался рядом. Пройдя по аллее, засаженной деревьями с густыми пышными кронами, Францев вскоре увидел бюст из серого мрамора, установленный на высоком постаменте. Перед ним располагалось такое же серое мраморное надгробие.

Он остановился перед монументом, внимательно вглядевшись в черты лица. Крупный лоб, смотрящие исподлобья глаза, упрямый рот. Предсмертные обещания академика были очень необычны, как и он сам — сын каторжницы и выдающийся учёный. Появляться после смерти на учёных советах! То ли причуда, то ли мистика… Но неординарная мысль, конечно. И Францев обратился к монументу с мысленным вопросом: так где же тайные труды всей вашей жизни? Они ведь должны где-то быть… Где результаты работы, которая так интересовала сильных мира сего? Но каменный Богомолец лишь исподлобья смотрел на Францева…