Эфочка - Ну ты чего такая хилая? Глотай свой гараж! [litres самиздат]

Даже без гэбни, чем твой компромат отличается от записок шизофреника? Да ничем, только это – правда, оставляющая на углу глубокие царапины. Он и сейчас их смотрит, считает, полюбовно надавливает пальцем, до такой приятной боли – так выглядит его правда: красная, с коркой запекшейся крови, ее так легко вскавырнуть, занести инфекцию и наслаждаться тем, как правда гниет. Славу трясет, он зябко обнимает себя и грудью бросается защищать свое логово от Александра, преграждая ему путь. Лепечет что-то про то, что им надо разойтись по домам, в зажмуренных глазах мокро.

Не подходи

Не бей

Не рушь наш сладкий мир

Мы двое, оба целых, несломленный ре во лю ци о неров

Я не поехавший

Со мной все нормально

Ты сможешь на меня положиться

Это разумная безопасность

А кричит он отойти Александру с линии огня, остальное-то сказал!?

Со мной все нормально

– Спокойно. Я не собираюсь упекать тебя в дурку, своим лучшим журналистским голоском. Сейчас ты сядешь на диван, на свою – жестом указывает на тряпью на полу, куда Слава уже притащил пару толстовок, обзывает кроватью – я пока налью тебе чай.

– Ты ничерта не найдешь никаких снотворных.

– Ты их выбросил?

– Их и не было – Слава смотрит широко распахнутыми, влажными и оттого блестящими голубыми глазами.

– Что мы собираемся делать после чая?

– Вызвать на дом психиатра, подписать с ней пару бумаг и получить тебе рецепт, и поставить диагноз, после которого мне никаких постов в прекрасном 3018 будущего не видать? Можно последнее желание, перед тем как уйдешь от меня навсегда, сдав в дурку, как и сказал? – Слава подходит близко-близко и утыкается, наматывающим сопли на кулак, в шею Каррелова, стискивая до синяков шею руками, еще немного и свернет к херам.

– Я слетел с рейсов, да? – получается неразборчиво.

– Этот несправедливый мир ужасной 3018 прошлого, мы победим с сотой попытки и все вернется на круги своя. Захочешь – продолжишь, что называется, махать хреном, захочешь – в аппарате президента.

– Не хочу я в твой член, только его себе за щеку – и тут же костенеет, впиваясь в кожу прорывая ее. Его голова – теплое желе, она не имеет формы и вся растеклась как кисель, по плечам будущего президента.

А Каррелов не хочет с ним сближаться, пока Подольченко ебанулся, но стискивает его в объятьях, чуть ли не до фиолетового на лопатках. Почему-то они обсуждают это, а не семью с двумя детьми. В прекрасной 3018, они с Карреловым страстно сосутся, с языками в пустой квартире, тыкая друг дружку носами, сталкиваются ртами, грозясь разбить губы в кровь, бешенно шарят под одеждой друг дружки, желая стащить с себя хирургическими нитками, но не как в человеческой многоножке, а чисто и романтично. Слава в густом сладком тумане, он прикидывает, мешает ли ему жена и выводок детей, приходя к томному – итак встает, это пиздато, с твердеющий членом, сбежит от такого счастья – да х*й с ней, останется, будут устраивать оргии, но она, теряя тапки, забирает детей у двух извращенцев.

Сейчас же у Славы так тепло от этой заботы о нем, горячо в зашкаливающем пульсе он заботитсязаботитсязаботится обо мне. И Продольченко так рад, что у Каррелова есть жена и дети, что он не одинок и есть люди, от которых ему точно так же жарко, до пота. Слава верит в это, хочет этого больше всего на свете, но не удерживается и прежде, чем беспокойно озираясь, сесть на продавленный диван, проводит губами по губам и быстро отсранившись, старается не встеречатся с Карреловым взглядом, пока тот идет на кухню за чаем. Его нет дольше тридцати секунд и Слава бежит на кухню, ударяясь плечом о косяк и видит всего лишь то, как Александр макает чайный пакетик в зеленую кружку:

– Может, энергетик? Может, без доктора?Может, как раньше???

Но Каррелов отказывается от всего, идя за ним следом в зал, несет чашку горячего чая передавая усевшемуся, скрюченному, прячущему голову в руках, лбом касается колен. Тем временем Каррелов достает из убежища одеяло, заполняет пуховым остаток дивана и час стоит, ища в айфоне список докторов с прайсом повыше, готовыми заполнить бумаги о неразглашении. Пишет в онлайн чатах лучших клиник Москвы и уже через несколько минут, за двадцать тысяч тугриков, услуга "вызов на дом", и готовность все подписать. Каррелов просит так же все распечатать, внося свои скурпулезные опытного юриста правки, в будущий документ о неразглашении, сроком на два года.

"Доктор будет здесь через тридцать минут" – сообщает ему онлайн-консультант и оставляя стоящим посреди комнаты.

– Присаживайтесь. Не кусаюсь – Слава мрачный, брови сведены к переносице, во взгляде плещется тьма и все в таком духе. Его знобит и он ясно, как никогда, понимает, что вся его дальнейшая жизнь зависит от неизвестного чела с сайта "мы угробим ваших бабушек, чтобы трешка досталась вам". Когда он получил письмо, такого не было и тогда пришла девушка-призрак и поселилась на стекле.

Александр не мешает, нет, он думает, как безболезненно отодвинуть одеяло, в которое закутался Слава, как не проткнуть кокон. И все-таки присаживается на край, но это же Женя, и спустя сдесяток минут, они сидят в развалочку. Слава, невзначай обнимаемым Карреловым, чья рука покоится на спинке, задевая пальцами плечо. Сам же Продольченко откинулся на изодранную плешь, демонстрируя кадык и мальчишескую шею – окончательно бы превратился в Юлика, образца 15 года, и пришлось бы участвовать в грязных квирбетинки, привлекая падких на сладких мальчиков. Будто у него с этим сейчас проблемы – щетина, не борода и хипстерская растительность пидарастичней! И пропускает как пялится на адамово яблоко Александра, как едва ощутимое, через два слоя ткани тепло, прижимается его нога к ноге.

– Эй, там, если намерен сшить, сделай это так, пальцы к плечу нити из глаз, пропущенные через всю голову к кадыку и сделай из двух их ног одну, со слоновьей болезнью.

Пока они ждут, Слава сам рушит зеленый кокон одеяла, укрывая Каррелова, но не касаясь его больше ногой – они не сближаются.

Психиатр приходит ровно через тридцать одну минуту. Невысокая худая женщина со впалыми щеками и длинными черными волосами, в очках, без санитаров, с кейсом, предоставляющим услуги ядерной кнопки. Вежливо здоровается, скидывает туфли, тютелька в тютельку, миллиметрик к миллиметрику, ставя их у двери, оставаясь в колготках. Слава уже хочет сказать ей не разуваться, пол в квартире грязный и сам он за пару дней не раз напарывался на неведомую херь – то гвоздь, в мягком выцветшем пуфике, то острый осколок разбитого сто лет назад мутного стекла. Но психиатр спрашивает, кто больной и кем они друг другу приходятся. Вопросы эти – чистая формальность. Кто больной понятно с первого взгляда, а вот Каррелов личность известная, пятая колонна, как никак. Отжать у бедных параноиков их хату под шумок – плевое, Америке же угодное дело, поэтому первые слова Славы: