Игорь Сотников - Палиндром

Но о таких вещах, прибывающий в своём самодовольстве народный избранник, не спешит распространяться, – физику в школе все изучали, так зачем повторяться, – и быстро хватается за что-нибудь не касающееся его напрямую – за дело своего же соратника по партии.

– А как же политическая целесообразность? – возмутится слишком всё близко и напрямую к сердцу принимающий, представитель комитета по стратегическому планированию, да тот же генерал Сканнет. Которому для своих действий почему-то всегда нужны какие-то оправдания, да ещё возможно, что и правомерные. Вот генерал Браслав другое дело. Ему дай координаты цели, и всё, остались одни только координаты утопленника (Атлантиды, так любил называть результаты своего вмешательства Браслав).

– Да ты, как я посмотрю, тоже подлец. И проводишь политику протекционизма. Корешей защищаешь. – Мгновенно его срежет конгрессмен Демагог.

– Ну, таким макаром, мы до уличного образа жизни опустимся. Будем по улицам пешком ходить, а не на автомобилях перемещаться. – Возмутится в ответ мистер Биркин, представитель службы внешних сношений, а не как пять минут назад называлась эта служба, департамент по международным связям (он отвечал за то, чтобы эти связи были безопасными, вот, наверное, почему, они были такими закрытыми).

– Вот и хватит всё по подворотням людей пугать. Пора бы выйти лицом к лицу к людям. – Ещё раз по столу кулаком добавил от себя Демагог. И решено было, что раз он такой умный, то пусть и покажет пример и без охраны выйдет в люди.

– И выйду! – непонятно кому пригрозил Демагог. А все так испугались, что как только Демагог вышел из кабинета, как все и забыли, и не только о его угрозах, но и о том, по какому собственно поводу, его вызывали на комиссию по этике. И председатель комиссии, спустя время понадобившееся ему для того чтобы найти смятую бумажку, на которой была написана повестка дня, вынужден был признать, как конгрессмен Демагог ему близок. – Ну и ловкач же конгрессмен Демагог. Так голову нам сумел запудрить, что у него получилось избежать наказания за свою прямолинейность, которую он проявил по отношению к нашему пресс-секретарю, мисс Классинг.

– А что он сделал? – как будто очнувшись от глубокой дрёмы, толкнув в бок рядом сидящего и не пойми кого, но судя по мягким бокам, то мягкого человека, тихо спросил его конгрессмен Тук. Ну а мягкий человек, как оказывается, во всём мягок, и отвечает до чего же нежным, с привкусом земляники женским голосом. – Продемонстрировал, какие у него загребущие руки.

– Вот как. – Удивился конгрессмен Тук, невольно посмотрев на свои руки. Которые, как им посмотрелось, только отдалённо напоминали такие, безусловно необходимые для работы конгрессмена характеристики. После чего конгрессмен Тук переводит свой взгляд на рядом сидящую мисс и спрашивает её. – И что, много он там нагрёб?

– Столько, что теперь и не разгребёшь. – Стальным голосом проговорила эта мисс. И похолодевший в спине конгрессмен Тук, догадался с кем Демагог так опрометчиво связался.

Но всё это только производственные моменты, которые хоть и придают многому из происходящего своё значение, но в виду того, что они существуют, как элементы связи, так необходимые для выполнения ещё одного из основополагающего закона жизни, закона трения, то их значимость выражается во влиянии на внешнее выражение любой политики, лицом которой становятся именно те, кто нашёл способ, если не обойти этот закон взаимности, то, как минимум, минимизировать его влияние на себя. Вот, наверное, почему, возникает ощущение скользкости, когда слышишь и видишь эти обращённые к тебе речи этих лиц политики смягчения.

Но ладно со всеми этими производственными моментами, когда моменты с этой эмоциональной невоздержанностью: «Достали!», – порой настигают таких важных и влиятельных людей, что и не подойти к ним без соответствующего разрешения, что с трудом можно подумать, как так вообще может быть. Все-то на их счёт думают, что они как скала, не поддаются, ни чувствам, ни эмоциям не по делу, – и даже возможно, что и всё человеческое им чуждо, их естество живёт по иным законам, – а как оказывается, что всё совсем не так.

И эти окружённые мифологической дымкой загадочности люди, а по простому избирательному праву, избранные президенты, также как и самый простой человек, дышат, пьют, как собаки, сопереживают любимой команде и даже способны на такие матерные произведения искусства, что уши у некоторых чувствительных людей могут завянуть, услышь они, как избранный ими президент, презентует своего, конечно, не такого как он демократически избранного, но всё же президента, вдруг ни с того ни с сего покатившегося по авторитарной наклонной.

– Дать бы ему по рукам. – И только так о нём подумает вслух Мистер президент, как уже в его кабинет спешит начальник всех его штабов, неутомимый Данфорт, чтобы положить ему на стол, прямо сейчас на коленке разработанный им план того, как можно ударить этому зарвавшемуся президенту по рукам. – Превентивный удар. По мне так, достаточно эффективный и что главное, очень болезненный способ напомнить той неблагодарной сволочи, на чём зиждиться его избранность. Напрочь отбивает охоту пользоваться руками. Их у него попросту оторвёт. – С наисерьезнейшим лицом, а по-другому он и не умел смотреть на мир полный целей, генерал Данфорт высказал Мистеру президенту всё то, что он думал на счёт отбившегося от рук президента.

Но у Мистера президента ничего такого не было в мыслях и планах, – этим генералам только дай повод подумать, что ты уже подумал, как развязать им руки (они почему-то считают, что они у них связаны), как они уже готовы вести себя развязно, – и он осаживает генерала умелой контраргументацией. – Так если ему оторвёт руки, то как он будет подписывать свою капитуляцию. – Сказал Мистер президент и, не давая возможности генералу Данфорту возразить: «Хоть ногой, у него их две», – выпроваживает его из кабинета, давая ему время подумать и разработать более стратегический план.

– Этот, сами говорили, на коленке состряпан. А мне нужны выдающиеся решения. – Закрывая дверь за этим поспешным на решения генералом, спровадил его словом Мистер президент. – А пока эти его предложения выдают в нём, а значит и в нас, если мы его соображения примем за план реализации, за тех, за кого бы мы не хотели, чтобы нас принимали. – И только Мистер президент так подумал и начал разбирать в уме, за кого бы он не хотел, а все остальные, в основном противники, хотели бы его и всю его администрацию считать, – за сборище полных, а местами откровенных идиотов. Но это уже данность и многие так и считают, даже если я так не считаю, – как ему уже начинают мешать так считать (а это уже о многом говорит – они не считаются с мнением президента).