Сергей Трахимёнок - Когда хвост виляет собакой

– В сумочке, – ответила она, – там у меня еще зубная щетка и некоторые принадлежности, о которых тебе знать не надо. А вообще воспитанные мальчики, когда проснутся, говорят своим невестам: доброе утро.

– Доброе утро, – произнес Савва.

– Ну вот и прекрасно, этим ты показал, что ты воспитанный мальчик, а я твоя невеста. Чего молчишь?

– Неожиданно как-то.

– Ничего привыкай, – бесцеремонно заявила она, – я по утрам пью кофе.

– А я утром не завтракаю, – сказал Савва, окончательно проснувшись и разозлившись.

Он сходил в ванную, побрился, почистил зубы. Вернувшись в комнату, не нашел Шолпан, однако по звяканью приборов на кухне понял, что она там уже хозяйничает. Одевшись, прошел на кухню.

Шолпан в своем вечернем платье разливала чай в две пиалы.

– К чаю ничего не будет, – сказала она, – холодильник у тебя пустой.

Она села за стол и по-хозяйски предложила ему место напротив. В это время с улицы раздался клаксон автомобиля.

– Это меня, – сказал она, – мне еще переодеться и на службу.

– У тебя служебный автомобиль?

– Это автомобиль моего папы. Не провожай меня, – сказала она, понимая, что он не намерен ее провожать. – Когда мы с тобой снова встретимся?

Ему очень хотелось сказать: никогда. Но он произнес:

– После выборов.

Когда она ушла, он взглянул на часы, вылил обе пиалы в раковину, оставил их там немытыми и, закрыв квартиру на ключ, вышел во двор. Водитель уже ждал его. Начинался новый день беспокойной кампании по выборам президента Елактау, или Республики Белых Гор.

По дороге и в офисе Савве очень хотелось позвонить Нуртаю и спросить, что же вчера приключилось в ресторане и где корни сего происшествия. Но он сдержался, звонить не стал и начал, как обычно, с политтехнологического ликбеза.

– Какие ассоциации у вас вызывает позднее Средневековье? – спросил Савва.

– Просвещение, – коротко резюмировал Наиль.

– Логично, – похвалил Савва, – с него и начнем.

– Какую оценку вы можете дать такому явлению, как Просвещение?

– Разумеется, положительную, – сказал Рубен.

– Не было бы Просвещения, не было бы нас, – добавил Аблай.

– А вот некто Хабермас по имени Юрген, довольно известный в Европе социолог, заявил, что Просвещение – главная проблема современности. Нацистские лагеря – это следствие и закономерный итог Просвещения.

– Круто, – заметил Рубен.

– Наверное, круто, – продолжил Савва, – а далее еще интересней. Единомышленники Хабермаса полагают, что Просвещение выступает в качестве сопроводительной стратегии некой инстанции, преследующей свои экономические и политические цели.

– Тут поподробнее, – сказал Аблай и даже потряс головой, чтобы понять, о чем говорил Савва.

– Когда разворачивается определенная стратегия, субъекты должны быть приведены к некоему общему знаменателю или включены в определенную страту, в которой должны играть свою роль. Они должны освоить определенную модель поведения со своими параметрами, внутри которых субъект якобы свободен и активен. Для того чтобы такое включение стало возможным, с субъектом необходимо вступить в контакт.

– А-а, – произнес Аблай, – понял наконец.

– Правильно понял. Для этого нужен общий язык, общая знаковая система. Обучение этому языку само по себе предварительная работа. Вступление в контакт и навязывание определенной модели поведения строится через систему вызовов. Субъект ставится перед чем-то (факт, информация, вопрос, действие), на что он не может не отреагировать.

– То есть он должен действовать.

– Не всегда, иногда достаточно реакции в нереакции.

– Это как? – спросил Аблай.

– Если человек знает язык, на котором к нему «обратились», он не может не понять, о чем ему говорят… Он вынужден что-то предпринять в ответ на вызов. Но вся гамма реакций учтена и поддается контролю. Главное, чтобы субъект не повел себя непредсказуемо. Но на это способен тот, кто вообще не знает языка и не понимает вызова-сообщения. Такого человека нельзя поставить в ситуацию выбора. У него не задействуются решимость и воля и он не испытывает вины за невыбор. – Он просто не понимает, что происходит, – констатировал Рубен.

– Сообщение не касается ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Человек живет так же, как жил. Подтверждая формулу Винштейна: «То, чего я не знаю, меня не интересует».

Чтобы быть способным ответить на вызов, провокацию, человек должен принадлежать к единому символическому полю, в нем должно быть то, на что может быть направлена провокация. Даже неответ со стороны субъекта – это тоже реакция, оставляющая в нем шрам, вину при условии, если провокация достигла цели.

Классический идеализм предполагает, что символическое всегда присутствует в субъекте виртуально, поэтому обучение и строится на провокациях, на вытягивании этого виртуального, на развертывании его из «в себе» в «для себя».

Таково искусство маевтики Сократа.

– Что такое? – спросил Аблай.

– Повивальное искусство, – шепотом пояснил ему Рубен.

– Сократ сравнивал себя с повивальной бабкой, помогающей внутреннему появиться вовне. И именно Сократ использовал для этого метод вызовов – вопросов – провокаций. Что тут главное? – Савва сделал паузу.

– Способ, которым организуется провокация? – предположил Рубен.

– Не совсем. Педагог, который ведет ребенка, организуя систему вызовов и провокаций, должен иметь некий ориентир, цель, заранее заданный образ.

– А, я понял, – заявил Аблай, – и достигший такого образа считался образованным.

– Да, – подтвердил Савва, – например, римляне, которые не преклонялись перед греческой ученостью, просто брали за образец ученых греков. Разумеется, феномен образованного человека должен предполагать перечень непременных атрибутов.

При подражании и дрессировке человек просто должен копировать модель. «Всякий образованный человек должен знать, уметь, увидеть, прочитать то-то и то-то». Такова формула этой педагогики.

Быть необразованным немодно, непрестижно и даже стыдно. Но, чтобы включить эту мотивацию, предварительно должны быть уяснены символические различия между тем, что можно и не можно, что является высоким, а что низким. И, конечно, должна быть хорошо просматриваемая политическая властная иерархия, а в ней должны быть не хорошие и плохие, а властные, сверхвластные и особо властные. Шло время, появилось христианство, и оно потребовало, чтобы человек соответствовал «образу и подобию Бога».

Когда арабы принесли в Европу греческую ученость, то сформировался новый образ ученого, его ковали университеты с их зубрежкой… В Средневековье образец культурного человека несколько изменился. Он должен был знать античных поэтов.