Николай Левченко - Из Испании с любовью

– А если он мне тоже изменяет? – спросила, напряженно покраснев, одетая как на цыганский бал девица, которая за час до этого рывками, неумело парковала на стоянке у подъезда свой автомобиль.

Она не села и продолжала от упрямства наливаться краской, пока Максим пытался втолковать, что слово «если» в этом деле сути не меняет. Затем, придерживая свое платье, спиралями полос идущее от лифа и до пят, она лебедкой проплыла через проход и, хлопнув дверью, укатила на своем Infinity .

Когда все стали расходиться, Статиков почувствовал затылком чей-то взгляд. Он обернулся. Это был Максим: взгляд его не спрашивал, не звал, а как в полушутку приглашал к участию.

В общем, в чем он убедился вскоре, у них так было принято здороваться со всеми «братьями» (хотя во всеуслышание никто так никого не величал) неспешным внятным пожиманием обеих рук и глядя прямиком в глаза друг другу.

– Ну, так и так, на выбор, – минуя предисловия, сказал Максим; он был пониже Статикова, кругловат и плотен, так что при своей походке, когда шагал по улице, напоминал катившегося с горки колобка. – Через неделю та же лекция и здесь. Или для начала можно встретиться в моей квартире. Такие варианты. Да ты уже решил, смотрю. Адрес-то подсказывать иль сам найдешь?

Хотя Максимов адрес тут же обозначился в уме, он все же нацарапал тот на обороте присланной ему во время лекции записки, в которой была просьба поподробней рассказать о «качествах астрала», как туда попасть и что это такое. Расставшись с ним и взвешивая по дороге все, что услыхал на лекции, Статиков не расценил это как перст судьбы. Психологически он больше не нуждался в посторонней помощи и понимал, что должен быть обязан этой встречей во многом настоятельности Маши. В том же что касается телепатических способностей Максима, и как они без долгих слов друг друга поняли, он не увидел ничего диковинного. Бывает, рано или поздно люди могут находить друг друга по характерным черточкам в манере поведения и всему прочему, что не всегда заметишь сразу; чем-то они все же отличаются – и более того, чем это принято считать.

Максим жил на соседней улице, в девятиэтажном доме, который был стеной во весь квартал и отстоял от Машиной усадьбы – они тогда еще не переехали, – всего в пяти минутах хода. Он жил с субтильной светлоглазой девушкой, которая была из ряда его многочисленных поклонниц на занятиях, любительниц того, что «запредельно», и представлялась всем как Вика. На вид она была совсем молоденькой, держалась при Максиме очень скромно и, если к нему кто-то приходил, то сразу же скрывалась где-то, пряталась как мышь под плинтус. Знакомство с ней Максим считал недолговременным и называл это физиологической поблажкой телу. Привыкший по своей натуре больше к одиночеству, он занимал квартиру или комнату – черт знает, как это еще назвать – гостиничного типа, то есть с усеченными удобствами внутри, барачным общим коридором, в котором были без сидений трех– и двухколесные велосипеды, с гарантией прикованные цепью к скобам у дверей, и миниатюрной – «самурайской» – кухней.

– Все хорошо, что вовремя, – сказал он, пожимая руку в крошечной прихожей. – Снимай свои чудесные кроссовки, проходи.

Это был намек на то, чтоб Статиков оставил свою «внешность» за порогом. Когда Максим не ожидал «малоизвестных дорогих» гостей, то одевался незатейливо, расхаживал в своей светелке босиком, рассчитывая этим вроде сэкономить на носках. Почти по ширине всей комнаты была кровать, покрытая пододеяльником, и у стены на столике был вышедший уже из обращения, с громоздким гаубичным монитором и матричным писклявым принтером, компьютер. Хозяин сел в турецкой позе на кровать, а Статиков – на стул, впритирку умещавшийся меж спальной принадлежностью и стенкой. Собственно с Максимом было сразу и легко и тяжело общаться. Обыкновенно сидя так, – скрестивши руки на груди, а под собой и ноги, он тотчас же улавливал, что приходило в голову, и если это не противоречило его изрядно подавляющей своей энергией натуре и отвечало правилам гостеприимства, которые он мог иной раз и проигнорировать, то мигом выполнял, что требовалось.

– Заслончик-то, однако, слабоват! – сказал он, подзадоривая. – Неплохо бы поупражняться. А то так выронишь чего-нибудь, ищи-свищи потом…

Компьютер, оказалось, был ему необходим для написания труда по курсу своих лекций, который он рассчитывал издать отдельной книгой. Она была уже закончена, он занимался ее редактированием. Но все никак не мог найти какого-нибудь «дурака» издателя. Умникам из их числа казалось, что каждую строку в его немногословном сочинении для понимания широкой и отзывчивой читательской аудитории надо развернуть, если не на целую страницу, так уж уверенно – в абзац. Он говорил об этом незлобиво и, посмеиваясь, то, пряча глаза в бороду, то, вскидывая их на гостя, стараясь ухватить малейшее сомнение в душе или ненароком проскочившую в мозгу заносчивую мысль. О затруднениях с изданием сказал он неспроста. Он в полной мере сознавал ту пропасть, что отделяла просвещение от Богом данного и развитого разума. («Все горе от ума, а не от – разума , где бы его только взять?» – походя ответил он на не озвученный вопрос). Но делать популярной свою книгу не хотел, сознательно пожертвовав ее художественностью ради лапидарной формы.

– Надо, чтоб слова не капали елеем, а застревали в голове и созревали. Велосипед не я тут изобрел!

Его любимыми словами были – «информация», которая потребна всему сущему, хотя как таковая дается и является основой жизненного цикла женщин, и «разум», который был от сотворения адамовым ядром всего мужского.

– Известно, яйца курицу не учат. Где им по силам, нам не в оборот.

Статиков сидел напротив и перелистывал печатные листы еще не изданной Максимовой работы, которую тот дал ему, чтобы «ввести в курс дела».

– И что, тебя не задевает, что жизнь у нас во всем как эта курица?

Когда Максима что-то ставило в тупик, то есть он не мог предвидеть или же понять вопроса, то сразу же стыдливо опускал глаза, как признавая за собой недопустимый ляпсус. Но так бывало редко, чаще он в ответ – протяжно улыбался или глухо хохотал, что делало любое продолжение бессмысленным.

– А что меня должно тут задевать? Я понимаю, к жизни может быть еще экологический подход, когда движение подчинено созданию гармонии. Ясно, что гармония нужна, но выше – разумение. По духу информация пассивна. Да ведь бывает так, что надо сделать что-нибудь по-своему. Так что пусть уж сами выбирают. От более простого к сложному, от сложного к простому, все держится на этом. Кому что надо, тот возьмет. На лекции, ты прав, – уж времена такие, – нынче ходят женщины одни. Известно, что их наиболее волнует. У подавляющего большинства людей пока все зиждется на том, что секс необходим, чтобы, пока он есть, не горевать о смерти. Вот и плетешь им всякий вздор про жизнь потом и про астральные проекции. Не все поймут, что если что-то уже сделано, так без остатка-то и праведная жертва не искупит. Ведь ты об этом говоришь? – вскинул он глаза на Статикова. – Знал я одного, нехоженой тропой пошел: супруга – прокурор, заела парня до печенок, вот он и сбежал. Чуть не пропал, когда однажды в транс вошел. Какие тут проекции ? Такого никому не посоветуешь. Ну и чтобы хоть уж зависти поменьше было.