Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Все эти мысли завертелись чуть позже — после доброго глотка коньяку. А поначалу был просто животный страх, точнее — совковый страх. Это в милиции еще можно худо-бедно кричать о демократии и правах человека, а ВЧК — ФСБ приходит, как смерть с косой, тут хоть ругайся, хоть плачь — головы уже не сносить. «Но я же не предавал родину, я только матрас плохо привязал!» — чуть было не заорал Тимофей. Потом он постепенно пришел в норму (кино-то продолжалось!), правда. Маринка, глянув на запоздало по-хмеляющегося мужа, окончательно впала в уныние.

Начался вполне обычный допрос. Прямо не отходя от кассы, в полевых условиях, то есть в салоне «Тойоты». Допрос вела сама полковник. (Или правильнее сказать «полковничиха»?) Мальчики болтались снаружи. Бланков у чекистки не было никаких, она достала только блокнот и быстро туда все записывала.

Документы на автомобиль, водительские права, паспорта, место работы, цель поездки, причина движения с большой скоростью, причины плохого крепления груза, видел ли где-то раньше людей из «Форда», их машину, хорошо ли представляет Тимофей меру своей ответственности? Потом вопросы кончились, и рыжая офицерочка ФСБ впала в транс. Она минуты три сидела молча и что-то писала, а может, рисовала в своем блокноте. Да, точно, рисовала. Тимофей вытянул шею и увидел уже почти законченную картинку, блестяще выполненную в стиле западных комиксов: покореженная иномарка с торчащим из нее диваном и рядом стоит он, Тимофей. Все очень похоже.

Его аж холодный пот прошиб. Подумалось вдруг: «Что же они там, у себя в ГБ, рисунки используют вместо фотографий? Как в американских судах?» И тут же изумился бредовости собственного предположения. И заерзал на сиденье нервно и нетерпеливо. Чекистка обернулась, приоткрыла дверцу, сказала:

— Вась, дай ему еще глотнуть.

Вася не замедлил подчиниться, и Тимофей вновь с наслаждением глотнул. Маринка сидела, закрыв лицо руками. Казалось, даже не слышала ничего.

— Мне нельзя в тюрьму, — неожиданно для самого себя проговорил Тимофей. — У меня дома ребенок беременный. А на тесчима надежда слабая.

Беременным ребенком Редькины между собой звали Верунчика. Можно только гадать, как это шутливое прозвище да еще вместе с непонятным словом «тесчим» сорвалось у Тимофея с языка.

— Ваш муж бредит? — спросила рыжая у Маринки без малейшего намека на улыбку.

— Нет-нет, — залопотала Маринка, — нашей дочке восемнадцать, она действительно ждет ребенка, она замужем, а тесчим — это мой отчим, второй муж моей матери, Тимофей ему…

Она потерянно замолчала, вдруг догадавшись, что все эти подробности ФСБ абсолютно ни к чему.

— Ну вот что, отчим беременный, — заговорила наконец чекистка. (Они оба так и звали ее про себя чекисткой — «корочки» видели, а имя вылетело из памяти напрочь.) — Дело ваше мы пока ни в милицию, ни в прокуратуру передавать не будем. Этот протокол сохранится только у нас. Распишитесь вот здесь.

Тимофей расписался, не читая, под совершенно несерьезным протоколом в ее дурацком блокноте с картинками. Это был абсурд, полнейший абсурд!

— Но и вы, гражданин и гражданочка, будете молчать, — продолжала чекистка. — Если хоть кто-то, кроме вас двоих, узнает о том, что здесь произошло, вся Федеральная служба безопасности не даст и тысячи рублей за ваши жизни. Понятно?

— Понятно, — еле слышно просипел Тимофей.

— Вот мои телефоны. При любых осложнениях звонить только мне и срочно. Звонить обязательно, кто бы ни начал интересоваться этим делом: официальные организации или частные лица. И еще желательно как можно скорее выучить номера наизусть и эту бумажку уничтожить. Не для меня, подчеркиваю, для вас желательно. Теперь вы свободны. Но мы вас можем вызвать в любой момент. Все. Счастливо отдохнуть.

От такого неожиданного финала Тимофей вдруг набрался наглости и спросил:

— А вы их ловили, что ли, тех мужиков в «Форде»?

— А вам это надо? — спросила чекистка, даже не обернувшись. Спросила спокойно, негрубо, как-то, что ли, сочувственно. Тимофей даже не обиделся, он только враз понял: ему это не надо.

Последнюю часть пути супруги Редькины проехали благополучно: гаишников не встретили и в дерево не впечатались, а с верхнего багажника ронять было больше нечего. И снова они молчали: почему-то совсем не хотелось обсуждать случившееся. Только выучили телефоны и имя полковника — Иванова Татьяна Вячеславовна — и проверили друг друга, а бумажку сожгли в пепельнице. Тимофей отлично вел машину, совсем он не был пьяным от очень умеренной дозы хорошего коньяка. Зато на даче, как приехали, напился почти сразу. Маринка даже не ругалась. Сама она напиваться не любила и не умела, но в этот раз тяпнула тоже прилично. А еще, на нервной почве, должно быть, съела немереное количество яблок.

В газетах поднялась невероятная шумиха по поводу убийства видного бизнесмена, президента трастовой компании «Экодром», кандидата в депутаты Государственной Думы Тихона Скобякова. Но ни одно издание не упоминало самого главного титула Тихона Петровича — вор в законе. Большая часть журналистов ничего не знала об этом, а той меньшей части, которая могла знать, очевидно, объяснили, о чем нужно писать.

Единственный журналист, который знал и хотел предать гласности правду о Шайтане, был скромно, без особых почестей похоронен. О его убийстве тоже писали в газетах, но только заодно с громким убийством Скобякова. Наиболее распространенная версия на период следствия, а оно, по уже сложившейся традиции, обещало затянуться на годы, звучала так: Олег Зарайский убит случайно или как нежелательный свидетель при покушении на Скобякова. В сущности, это почти соответствовало действительности. Если, конечно, не считать, что люди редко оказываются случайно за двести километров от дома в незнакомой деревне на чужой машине. Однако официально, по заданию редакции Зарайский не занимался сбором материалов о деятельности Скобякова. Зацепившись за это, ГУВД и прокуратура, мягко говоря, не слишком старательно выдвигали иные версии. Родственники — жена и мать — также не настаивали на подробном разбирательстве: им хватило бандитских звонков на квартиру еще при жизни Олега. Ну а Белку, конечно, вызвали на Петровку, но говорил с ней все тот же майор Кондратьев. Встретил как старую знакомую. Ни на чем не ловил, ничем не угрожал, всему сразу поверил.

«Грубо, — подумала Белка, — очень грубо. Вот теперь уже и слепому видно, что он из ГБ».

«Панасоник» Зарайского вместе с бандитским микромагнитофоном Белка обернула газетой и засунула в свои старые зимние сапоги на антресолях. В сапоги принято напихивать газету, чтобы форму не теряли, и Белка очень гордилась своей придумкой, во всяком случае, для первого поверхностного обыска спрятано было неплохо.