Патрик Андерсон - Любовница президента

– Тогда я позвоню Гейбу Пинкусу и расскажу все, что знаю, включая этот разговор. В любом случае эта история станет известна. Но лучше, если от вас.

Президент вздохнул, тело его, казалось, слегка обвисло.

– Для этого потребуется время, – сказал он.

– Двадцать четыре часа я буду молчать, – сказал Нортон. – До завтрашнего полудня. К тому времени вы успеете собрать пресс-конференцию.

– Ты хочешь присутствовать на ней?

– Не особенно, – сказал Нортон. – Посмотрю по телевизору.

– А что станется с тобой, Бен? – спросил президент. – Когда все будет позади?

– Не знаю, – ответил Нортон. – Наверно, вернусь в Северную Каролину и займусь адвокатской практикой.

Уитмор в изумлении поглядел на него, потом внезапно встал. Решение было принято, встреча окончена.

– Ну что ж, кажется, все. Ты крепкий орешек, Бен. Жаль, что ты не на моей стороне.

– На вашей, мистер президент. Честное слово, на вашей.

Они обменялись рукопожатием, и секунду спустя Нортон покидал Белый дом, как ему казалось, навсегда. Когда он вышел из ворот и пошел по Пенсильвания-авеню, ему, как жене Лота, захотелось оглянуться в последний раз, но в то же время было страшно, и поэтому он шел, не оглядываясь.

Звонок раздался без десяти одиннадцать. Нортон неохотно снял трубку – он перестал давать интервью, – но репортер оказался его вашингтонским знакомым, Нортон с уважением относился к тому, что он пишет, и решил поговорить с ним.

– Бен? Как там дела?

– Все отлично, Билл.

– Ты занят?

– Не особенно. Чем могу быть полезен?

– На будущей неделе начинается суд, и я решил написать о тебе. Главный свидетель возвращается в Вашингтон и все такое. С твоего отъезда прошел почти год. Люди интересуются, как ты там.

– Билл, я ничего не могу сказать для печати. Всякая гласность на этой стадии может повлиять на ход процесса, пойти на такой риск я не могу.

– Давай тогда поговорим о том, как тебе живется. Без связи с процессом. Просто расскажи, чем ты там занимаешься.

– Я адвокат в маленьком городке, вот и все. Контора моя находится на втором этаже старого дома, выходящего фасадом на здание суда округа Вене. Из окна видна площадь с цветущим кизилом, в центре ее памятник павшим конфедератам, на скамейке под ним целыми днями сидят старики, жуют табак, строгают ножами палочки и рассказывают небылицы. Во второй половине дня я выступаю на процессе по оскорблению личности. Потом встречаюсь с владельцем табачной фермы, желающим изменить завещание. Вот так и идут дела.

– И ты доволен такой жизнью?

– Доволен, как свинья в клевере.

– У тебя не возникает желания вернуться в Вашингтон?

– Билл, помнишь, что говорит Гек Финн в конце книги? «Мне этого не стерпеть. Я уж пробовал». Такое же отношение у меня к Вашингтону. Я уже пробовал.

– Как Энни? Привыкает к деревенской жизни?

– Она от нее в восторге. Пишет роман. Кроме того, занимается садом и много ездит верхом. Мы играем с друзьями в бридж. По воскресеньям, если позволяет погода, ездим рыбачить на озеро. Простая жизнь – тут не о чем писать.

– По-моему, как раз есть о чем, – сказал репортер. – В твоем положении взять и выйти из игры. Черт возьми, при своей известности ты мог бы получить любую работу, какую захочешь.

– Я же говорю тебе, что получил работу, какую хотел.

– Ладно, Бен, увидимся во время процесса, а после его окончания я съезжу навестить тебя. Думаю, что можно будет сделать материал для воскресного выпуска.

– После процесса было бы гораздо лучше, – сказал Нортон.

Выглянув в окно, он увидел, что из здания суда вышел судья Харпер и быстро идет через площадь.

– Билл, я вынужден положить трубку. У меня встреча с человеком, которого нельзя заставлять дожидаться.

– Что-нибудь любопытное?

– Пока не знаю. Это судья Харпер, местная политическая сила. Насколько я помню, он всегда был чем-то вроде милостивого диктатора. Думаю, что он хочет заполнить мною свободное место в комитете демократической партии округа Вене. Чего мне не особенно хочется, потому что я не уверен, что остался демократом. Скорее, представляю из себя что-то вроде анархиста. Как бы там ни было, он уже поднимается по лестнице, и я кончаю разговор.

– Увидимся на процессе, – сказал репортер. – Пока.

Нортон положил трубку, вздохнул и пошел открыть дверь судье Харперу.

– Здравствуйте, судья.

– Доброе утро, Бен. Выглядишь ты хорошо.

– Вы тоже.

Нортон не льстил. Судья был высоким, сухопарым, седовласым; за тридцать с лишним лет, что Нортон знал его, он не прибавил в весе ни фунта.

– А как твоя милая жена?

– Прекрасно, судья. Она шлет вам привет.

Они сели, и Нортон молча ждал, пока судья раскурит трубку. Ему нравился этот старик. Можно было сказать, что, помимо всего прочего, он реакционер и расист, но ему была присуща некая чистота и он был беззлобным. Сын его, погибший в 1965 году во Вьетнаме, был лучшим другом Нортона.

– Вот что, Бен, – сказал судья, когда трубка задымила. – Кажется, на будущей неделе ты едешь в Вашингтон на процесс?

– Да.

– Как думаешь, долго продлится суд?

– Говорят, что может затянуться на два месяца, – сказал Нортон. – Я надеюсь вернуться раньше.

– Но ты главный свидетель обвинения, так ведь?

– Видимо, да. Это – сложное дело.

– Чем, по-твоему, оно кончится? Это допустимый вопрос?

– Допустимый, – сказал Нортон. – Только я не знаю, как на него ответить. По-моему, исход суда предсказать невозможно. На скамье подсудимых три заговорщика-сообщника: Эд Мерфи, Ник Гальяно и Уитни Стоун. Обвинение представлено мною, Кифнером и еще несколькими свидетелями, поэтому дело основано на косвенных уликах. Наличие заговора всегда трудно поддается доказательству. Ник Гальяно – он уже сознался в непредумышленном убийстве, терять ему почти нечего – утверждает, что во всем повинны они с Риддлом. А Эд Мерфи и Уитни Стоун все отрицают. Исход дела будет зависеть от того, кому поверят присяжные.

– Обвиняемые не могут перессориться? – спросил судья.

– Это вполне возможно. Насколько я понимаю, Уит Стоун – джокер в этой колоде. По-моему, Мерфи и Гальяно готовы пойти в тюрьму, чтобы выгородить Уитмора, – разумеется, рассчитывая на помилование, но если Уит Стоун поймет, что ему грозит тюрьма, то немедленно заключит сделку с обвинением.

– Президент, должно быть, с интересом будет следить за ходом суда, – сказал Харпер.

– Оправдание было бы ему очень на руку. В сущности, он прекрасно выдержал кризис, приняв во внимание все. Газеты очень снисходительно отнеслись к его связи с Донной. И поддержка миссис Уитмор очень помогла ему. Никаких свидетельств, что он знал об укрывательстве, нет. Может, и знал, но доказать это невозможно. Пока он виновен только в том, что завел любовную интрижку и слишком доверял кое-кому из друзей. Кампания об импичменте так и не началась. А если Эд Мерфи будет оправдан, многие сочтут это свидетельством того, что Уитмор не знал о происходящем.