Лесли Уоллер - Посольство

Убить Хаккада и женщин. Или стать его партнером.

То, что предложил ему Хаккад, было половиной в Панъевразийском кредитном тресте. Это далеко не мелкая уступка. В одну ночь он стал бы одним из самых богатых людей в Европе или на Ближнем Востоке. За ним окажется надежное и престижное название треста, а также отчасти воображаемые преимущества незапятнанной репутации. В финансовых делах незапятнанность означала только то, что банк или финансовая компания не были пойманы на преступлении или на ошибке, внушающей подозрения. Со временем все изменится. Но пока нужно выдоить до конца корову Хаккада.

Он стряхнул пепел за окно. Еще кое-что понадобится и от американки, и от сестры доктора. Первая – ключ к Хефте, вторая – к Хаккаду. Ладно, пусть все они еще поживут.

Хефте до воскресенья. Сейчас, этажом ниже, он убеждает своих собратьев – а их там почти пятьдесят – в том, что в воскресенье надо действовать во имя новых славных символов. Представьте, говорит он им, целая команда правоверных арабских воинов освящает джихад в Большой мечети перед тем, как с львиным рыком броситься на Уинфилд-Хауз.

От удовлетворенной улыбки тонкая сигарета во рту Фаунса чуть заметно шевельнулась. Дорогой Хефте. Не будь он предателем, что бы стало с этим планом? Что бы стало со всем планом без его предательств? В воскресенье предатель поймет смысл отвлекающего маневра. За несколько минут до того, как его борцы за свободу появятся в Большой мечети, телефонный звонок предупредит об этом полицию.

Улыбка снова заиграла на его губах. В глазах не было жестокости. Когда Хефте задержат и это отвлечет внимание сил безопасности Уинфилда, в дело пойдут настоящие бойцы.

После того, как перестрелка закончится, заложники окажутся в безопасности в подвале Уинфилда, а американцы поймут, что их одурачили, будет уже слишком поздно. Тогда начнутся переговоры, медленные и выматывающие, и традиционные жестокости: обрезанные уши, предсмертные просьбы, расчетливые изнасилования, точно выверенные убийства – короче, все, как обычно.

Потом, когда Хефте сыграет роль приманки, придется отпустить его вместе с американкой. А Хаккад и его сестра останутся под охраной в целях безопасности. Отлично сбалансировано. Потом будет время разобраться с Хаккадом.

Он сделал еще одну глубокую затяжку и внезапно щелчком отбросил сигарету; она описала широкую дугу над лондонской улицей. Это был красивый жест: он словно бросал перчатку всему миру.

Совещание в кабинете Ройса было коротким, едва ли больше десяти минут, но за это время Макс Гривс и Нед Френч рассказали советнику-посланнику то, что они знали о Риордане, Вимсе и всей этой истории, Джейн Вейл добавила кое-что об участии в этом ЦРУ, Ройс же напустил на себя устрашающе сердитый вид.

Коннел был мрачен, хотя он и не испытывал ни злобы, ни, тем более, ненависти. Его раздражение выдавали напряженный подбородок, плотно сжатые губы и две вертикальные складки на лбу между широко посаженными глазами; хотя складки врезались в кожу, новые морщины не появлялись.

– Удивительно, правда, – спросил он, ни к кому не обращаясь, – мы сидим здесь, пытаемся заниматься делами, что-то контролируем, продвигаем и вдруг, как гром среди ясного неба, кто-то сует гаечный ключ в спицы. Этот Вимс. Но история будет неполной, если не знать, что в ней замешан его превосходительство.

Он быстро рассказал о попытке шантажа, связанной с охотой.

– Теперь вы понимаете, почему я так удручен, – продолжал Ройс, почти не выказывая раздражения. – Этот Вимс шныряет везде и почти бесконтрольно. И он не связан с русскими, а один из наших.

– Его может прихватить Спецотдел, – заметил Нед. – А если это произойдет, то в одну ночь станет одной из самых сенсационных новостей в газетах.

– Нельзя ли подождать до понедельника?

– Разрешите мне потолковать с моим глубокочтимым тайным сотрудником.

Лицо Коннела выразило неудовольствие, так как ему напомнили, что он мирится с присутствием в самом сердце канцелярии шпиона из Спецотдела.

– Думаю, лучше я переговорю с несколькими людьми в МИДе, а?

– Но почему, – спросила Джейн, – МИД должен брать на себя ответственность?

– Да потому, что у меня никого нет в МВД, – признался Ройс с обворожительной улыбкой. – У тебя есть?

– Нет никого заслуживающего внимания.

– А может, все же попробуешь?

Она кивнула.

– Только не обольщайся. – Джейн перевела взгляд на Неда. – Я думаю, твой лицемерный Паркинс – ключевая фигура в этом деле.

– Правильно. – Коннел обвел взглядом комнату. – Что-нибудь еще? Тогда все. – Ройс встал.

Он проводил глазами Неда и Джейн, вместе вышедших из офиса; на это, впрочем, Коннел не обратил внимания. Он вдруг вспомнил об утреннем звонке миссис Ф., просившей просмотреть отснятый Джилиан Лэм материал, и дать на него добро. Зная Джилиан, Ройс понял, что оказался между молотом и наковальней.

Нед дошел с Джейн до дверей ее офиса, но не стал показываться на глаза секретарше, которая и так чаще, чем надо, видела их вместе.

– Ну и работа, – пожаловался Нед.

– Какая работа?

– Эта чушь, за которую нам платят, – объяснил он. – Она мешает личной жизни.

Она улыбнулась ему ласково, дотронулась пальцами до его щеки и, ни слова не сказав, исчезла в офисе. Он остался один.

– Мисс Вейл, – позвала Джейн секретарша.

– Вам уже два раза звонила женщина. Она сейчас на четвертой линии. Вы с ней поговорите?

– А кто это?

– Миссис Френч.

– Дрис… Хефте, малыш. Я что-то ничего не понимаю. Большая мечеть? Это вроде слишком далеко.

Нэнси Ли Миллер глазела на витрины вместе с Хефте. Поскольку она пришла в дом номер 12, не взяв ничего из предметов туалета с собой, ей надо было что-то купить. У Хефте было шесть пятидесятифунтовых банкнот Панъевразийского кредитного треста; их дал ему тот, кого и он теперь называл Фаунсом. Молодой араб был готов подарить американке даже луну, на что и рассчитывал Фаунс, отпуская его.

– А что тебя смущает? – спросил Хефте. Они шли вдоль витрин на Оксфорд-стрит; из-за шума машин ему пришлось повысить голос.

– Во-первых, фамилии и имена. Ты теперь уже не Дрис, а Хефте. А этот называет себя Фаунсом. С ума сойти. Я не должна говорить Хаккаду или Лейле, что ты жив; они должны считать, что тебя кокнули и скоро придет их черед. Но мы-то на свободе и ходим по магазинам. Одуреть просто!

Он показал ей на комплект белья из тонких черных кружев. Они были слишком молоды и не могли знать, что такое белье с эластичным поясом и поддерживающими чашечками бюстгальтера было в свое время писком будуарной моды в Вене. Но почему-то это белье и сейчас еще возбуждало Хефте, человека другой культуры.