Игорь Сотников - Палиндром. Книга вторая

– Да я тебя, бл*ть! – в один момент взрывается этот нервный конгрессмен Тата. Да так это делает хитро, что ожидающий от него досказанности Андре, – а это значит, что у него ещё есть время, чтобы увернуться от чего бы то ни было, – даже не успевает сообразить (а всё потому, что Тата ничего не досказывает), что ему сейчас делать, когда брошенный ему конгрессменом Тата бейсбольный мяч, вот прямо сейчас сделает страйк об его голову.

Так вот, за такие частности Андре совсем не жаловал всех этих молодящихся конгрессменов, которые понятно, что живут перспективами и заботами о человечестве, но всё же Андре одно не понятно, как они могут всё это проделывать, если не видят в зеркало то, что у них под носом творится. Впрочем, и этой недальновидности Андре есть свои объяснения. А всё дело в том, что люди дальновидные и обладающие дальнозоркостью, тем и отличаются от простых людей, что они отлично видят, что делается вдалеке, но при этом мало что видят, что творится рядом или под боком.

Между тем конгрессмен Тата не единственный конгрессмен, чья голова требовала для себя порядка и участия со стороны Андре (что поделать, когда всем хочется быть поближе к президенту, хотя бы посредством рук Андре), и у Андре была обширная клиентура из числа конгрессменского корпуса, где каждый из них в соответствии с проблемами в своей голове, получил от Андре своё прозвище. Так что если Андре в разговоре с Мистером президентом упоминал о неких Лопухах, Глобусах или Лишаях, то тут не нужно было пугаться, что у Мистера президента дочесалось в одном месте, а это Андре в своём разговоре упомянул некоторые особенно знаковые головы из числа окружения Мистера президента. – А вот Лишая, я на всякий случай, – говорят, что мысли часто материализуются, – на время отстраню от должности главы генералитета. – Мистер президент бывает задумается над словами Андре, и без каких-либо объяснений поменяет главу своего генералитета. А эти его объяснения: «Меня он своей головой не устраивает, и мне нужен более покладистый и ворсистый», – разве это объяснения, да это насмешка над здравым смыслом.

– И что на этот раз? – расплывшись в своём добродушии, задался вопросом Мистер президент, ожидая от Андре во всех смыслах приятнейший рассказ о приключениях конгрессмена Тата, как никто другой из конгрессменов умеющий себя выставлять в дураках. За что собственно его и любит избиратель, всегда с огромным перевесом выбирающий его своим представителем. Что уж поделать, когда избирателю хочется не только слышать, что с тобой разговаривают на понятливом тебе языке, – в чём как раз был большой мастер, конгрессмен Тата, первый матершинник палаты представительств, – но и видеть, что в этом мире ты не лишний, раз даже там, среди людей избранных, есть полное подобие тебе, – да посмотрите на него, да он точь-в-точь, плюётся и бьётся в истерике, как наш Скотт.

Но не успевает Андре и рта раскрыть, как дверь в гримёрную президента раскрывается, да так резко, что их всех обдаёт сквозняком, и внутрь чуть ли не врывается со своей претензией, вот так сразу и не разобрать, что за фурия такая в рваном халате. – Ах, вот значит как! – в истеричном крике оглушив всех здесь находящихся людей, с туалетным ёршиком наперевес, останавливается напротив Андре эта, с перекошенным лицом фурия. К которой стоило только всем этим перепуганным лицам приглядеться, как в ней все узнали Первую леди.

При этом каждый из находящихся здесь, в гримёрке, людей, по разному узнал в Первой леди первую леди (наверное, потому, что они находились все в разных положениях по отношению к Первой леди – кто-то один сидел, тогда как другие двое, стояли на своих двоих). Так Мистер президент, признав в фурии Первую леди, сразу понял, что от неё ему ничего хорошего сейчас не стоит ждать, а вот плохого сколько угодно. Что заставило его крепче схватиться руками за подлокотники, в ожидании как минимум, кресло верчения.

Что же касается мастеров пудры и макияжа, Андре и его, любо дорого на него посмотреть, напарника Жоржа, то они, как это и ожидалось Первой леди, со всем своим пристрастием посмотрели на неё оценивающе. И хотя ёршик в её руках удерживал их от красноречивого выражения своих взглядов на неё, всё же Первая леди не дура, и она без труда смогла прочитать, что они в ней оценили, недооценили и переоценили свои взгляды на неё.

– А что ещё можно ожидать от китайского ширпотреба. – В момент оценил знак качества и место производства халата Андре.

– А я вот такого падения стиля никак не ожидал от Первой леди. – Заметил хмурной взгляд Жоржа.

– А я тебе что говорил обо всех этих леди. Нет у меня к ним и к их стилю одеваться доверия, а что уж говорить о том, чтобы раздеваться. – Андре своим недовольным взглядом прямо режет понимание Первой леди, которая такого нецеломудренного взгляда на себя точно не потерпит, и она, выставив вперёд туалетный ёршик, с которого ещё каплями стекало что-то уж больно впечатляющее воображение людей, знающих о неприхотливости использования этого инструмента для прочистки одних общедоступных мест, его видом в опасной от себя близости, выстёгивает все пуговицы штанов Андре из своих застёгнутых пазлов и развязывает шейный платок у его ненаглядного друга Жоржа.

Ну а стоило только Первой леди в их сторону слегка ткнуть этот ёршик, как эти господа стилисты тут же споткнулись об ноги друг дружки и, свалившись вначале в свою неразбериху, не дожидаясь момента, когда хоть одна капля с этого ёршика упадёт им за ворот рубашек, ползком убрались из гримёрки прочь.

Первая леди воодушевлённая этой победой, отбрасывает в сторону ёршик и, повернувшись к президенту, сидящему на кресле к ней спиной, смотрит на него в отражении зеркала. Ну а у Мистера президента другого выхода нет, как сжать что есть силы зубы и не выказывать на своём лице того, как ему сейчас страшно. И теперь ему с каждым приближающимся шагом Первой леди к креслу, становится всё страшней. А когда она, заняв крайне удобную для себя позицию, сразу за его спиной и, занесла над ним свои руки, то Мистеру президенту от переполнившего его страха стало так страшно, что он не удержался и зажмурил свои глаза, в ожидании… А вот чего, то он сам пока не знает, но прекрасно чувствует своей шикарной шевелюрой, что Первая леди запустила в неё свои руки, и сейчас, наверное, будет нещадно рвать на его голове волосы. И если она и сжалится над ним, то только в плане выбора для себя казни. – Выбирай, негодяй, дёргать тебя безумно долго по одному волоску, или же сразу охапками разрывать твою волосяную связь с действительностью?

И Первая леди вполне была готова разорвать все связи президента со своей головой, но когда она с намерением воздать за всё неотзывчивое своему супругу, запустила свои пальцы рук в его волосы, то тут вдруг она, через пальцы своих рук, сердцем почувствовала, как не всё потеряно, и как исходящей от его головы энергией, обтекающе пальцы рук, ей воздаётся за своё ожидание хоть какой-то близости. И Первая леди вместе с пониманием того, как ей всего этого близкого не хватало, поняла также, что этот Андре совсем не зря такое внимание уделял причёске президента – он гад и энергетический вампир, питался президентской энергией.