Вячеслав Сукачев - В мертвом городе

– Я только хотел сказать, что наши «новые русские» сейчас в крови ничуть не меньше, чем американские гангстеры полвека назад. Что наша новая экономическая политика и государственно-политическое устройство полностью перешли под контроль и управление таких вот ребят. И что все они имеют на сегодня по две кассы и бухгалтерии: для налоговой инспекции и для себя. Причем, по принципу айсберга: верхняя, видимая часть доходов – для налоговой полиции и народа, а нижняя, основная – для себя… И когда в Углегорске от голода умирают дети, шесть месяцев не получающие заработанные деньги, которые упрятаны в нижней части айсберга «новых русских», это никого не колышит. Всех давно успели убедить в том, что переустройство нашего общества требует определенных жертв – продажные газеты и телевидение свои иудины гроши отрабатывают исправно. А вот в глаза этим самым жертвам хоть кто-нибудь из них заглянул? – почти кричал я. – Своих детей и близких на их месте представил?! Ты вот, например, видела женщин, через одну умирающих от рака молочной железы только потому, что им не хватает соответствующих витаминов и нормального питания?..

Какой ты смешной и наивный, – засмеялась Лариса и медленно поползла вниз, целуя мне грудь, живот и… – Какой ты глупенький, – бормотала она от моих колен, – какой ты пу-усенький, какой… ты…

И голос ее внезапно срезался, словно она подавилась.

А днем, когда я еще валялся в постели, больной от коньяка и Ларисы, противно задребезжал телефон. С неимоверными усилиями дотянувшись до трубки, я хрипло прорычал:

– Ал-ле-е…

– Это Сергей Иванович Соколов? – вкрадчивым голосом спросила трубка.

– Он самый, – недовольно ответил я.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно усмехнулась трубка, обжигая мое сплющенное ухо смрадным дыхание. – С тобой Мустафин говорит…

Сердце у меня екнуло и подскочило к самому горлу – дышать стало нечем. Похмелье мгновенно слетело с меня, и я как ужаленный вскочил с постели.

– Д-да, я слушаю, – задушенно выдавил я из себя.

– Мо-ло-дец! – весело сказал Мустафин, бывший секретарь ЦК комсомола по физкультуре и спорту. – Ай-вай, какой молодец! Убежал от меня, спрятался, – засмеялся Мустафин и у меня от этого смеха стянулась кожа на затылке. – Какой у тебя хороший домик, какой хороший – ай-вай-вай… Но я, Сергей Иванович, друзей моих друзей не обижаю – живи, почему нет! Правильно?

– Правильно, – перевел я дыхание.

– Но домик, какой домик! – вздохнул Мустафин. – Может, уступишь ты его мне? А я тебе другой дам, тоже карасивай, ба-альшой домик дам… Нет? Ну смотри, дарагой, смотри… Юрий Петрович мой друг и очень ба-альшой человек… Так что живи, Сергей Иванович, сапакойно… Пока…

И в трубке пошли гудки, а я лихорадочно соображал, что именно означает это последнее «пока» – разрешение жить пока или же обыкновенное «до свидания»»? Я постарался убедить себя в том, что все-таки «до свидания», и пошел на кухню варить кофе. Хотя, если честно, ни о какой встрече или свидании с Мустафиным не мечтал.

Шарик валялся под столом и когда я сел – преданно лизнул мне ногу.

– Эй, чучело! – завопил я и потащил его из-под стола. – Не смей целовать мне ноги! Слышишь, никогда больше этого не делай! Хватит пресмыкаться, черт возьми! Теперь ты живешь свободным гражданином в свободной приватизированной квартире и будь добр соответствовать… Ты меня понял?

Хвост Шарика пополз было к низу живота, но он что-то понял, потянул черной пуговкой носа воздух в себя и его хвост замер параллельно задним лапам.

– Послушай, обормот, ты живешь у меня третьи сутки, – наставительно заговорил я. – Ты хорошо помылся и пару раз неплохо поел, так верни же на положенное место барометр твоей собачьей гордости и достоинства – хвост. – Я приподнял коротенький хвостик и нацелил его на желтый от никотина потолок. – Вот так и держи его впредь! Ты – пудель, ты – человек, ты равный среди равных и пусть все твои враги сдохнут, как, впрочем, и мои тоже.

На двоих мы слопали четыреста граммов «Любительской» колбасы и по паре тостеров. Потом я навел Шарику яйцо с молоком и умильно смотрел, как подбирает он длинным, розовым языком это лакомство. Аппетит, безусловно, у него был, а вот жадности я не заметил, и это меня порадовало.

– Шарик, – сказал я, допивая свой кофе, – когда-нибудь мы найдем тебе собачью Лариску, и ты тоже станешь «Пупсиком».

Песик сидел на попе посреди кухни, вкусно облизывался и сквозь чисто умытые волосики с обожанием смотрел на меня. В сущности, как мало надо для того, чтобы нас хоть кто-то обожал…

– Ты должен ее помнить, – настаивал Володя Крапулин, глядя на меня близко посаженными к носу глазами. – Она работала в отделе культуры и несколько раз выступала у нас в газете. Такая пухленькая, симпатичная блондинка… Ну, заводная такая, моторная, раньше работала пионервожатой в «Артеке».

Володе зачем-то надо было, чтобы я ее вспомнил, и я вспомнил:

– Ах эта! Конечно – помню, как ее не запомнить… А в чем, собственно, дело?

– Она два года жила без работы, – начинает рассказывать Крапулин, а я невольно отмечаю это дурацкое – «жила». – Ее мужа еще в 1993 году зарезали на рынке прямо у нее на глазах. Пошли они за кормом для аквариумных рыбок, к нему подошли два кавказца, попросили закурить… Кругом народ – толкаются, матерятся. Она на секунду отвернулась, на морских свинок посмотреть, а когда оглянулась, – он уже лежит на земле, и люди мимо идут. Понимаешь, никто даже шага не задержал: просто обходят его с двух сторон, жвачку жуют, орешки щелкают, а он лежит и изо рта пена с кровью сочится… Осталась она с двумя ребятишками: старшей, Оленьке, семь лет, а младшему четыре года. Последний раз я ее встретил в переходе метро. Стоит, сушеными грибами на ниточках торгует. В каком-то ношеном-переношеном платье, лыжных ботинках и рваных чулках. Глаза ввалились, рот запал, одни скулы торчат. Лет пятьдесят ей, меньше не дашь, а она еще и тридцатилетие не отмечала…

– Как живешь? – я ее спрашиваю.

– Да вот, торгую, – отвечает, – а не то дети с голода бы поумирали.

– Хватает?

– Хватало бы, – тихо говорит она, – если бы не они, – и за спину себе кивает. А там стоят два недоноска в широченных штанах и красных пиджаках, жвачку жуют и девок разглядывают. – Половину себе забирают, – испуганно шепчет она. – А так бы хватало. Мне ведь еще в лес надо съездить, электричку туда и обратно оплатить, найти эти грибы надо, дома в духовке высушить…

– Живешь-то ты все там же, возле китайского ресторана? – спрашиваю я ее.

– Какой там! – озирается она и громко кричит: – Грибочки! Кому грибочки?.. Давно я с той квартиры съехала, от греха подальше… Если бы раньше съехали, может и Петя живой был…