Вячеслав Сукачев - В мертвом городе

– Как поживаешь, Сергей Иванович? – неожиданно остановился передо мной бывший первый секретарь обкомо комсомола, а ныне президент преуспевающего коммерческого банка, Юрий Петрович Слизун.

– Вашими молитвами, – мрачно ответил я, облизывая солоноватые от икры губы.

– Дотаций на газету так и не дают?

– Не дают.

– Значит, продолжаете работать на «Братскую могилу»?

– Значит, продолжаем…

– А ведь я мог бы тебе помочь, – вдруг, понизив голос, сказал Слизун и внимательно посмотрел на меня. – Основательно помочь…

– Чем? – равнодушно поинтересовался я.

– Деньгами, разумеется, – Слизун смотрел на меня с предупредительной снисходительностью.

– Тогда – нет, – покачал я головой, – ничего не выйдет.

– Не понял! – опешил Юрий Петрович. – Ты отказываешься от денег?

– Я не рэкетир, понимаешь, а деньги сегодня платят только им…

Представитель немецкой фирмы «Адмирал», спонсировавшей «Клуб культурных связей», некий господин Вайс, тоже толканул речугу. Говорил он на швабском диалекте, а переводила прехорошенькая белокурая девица лет двадцати пяти. Несмотря на ужасный диалект Вайса, переводила она довольно бойко и грамотно. К ним тотчас устремились прихлебатели с фужерами и хрустальный звон поплыл над столами. Я отвернулся и начал считать пустые бутылки, со злорадством думая о молоденьких переводчицах и старых любовниках, которые ничего не могут. Мне стало легче. В самом деле, думал я, зачем зарабатывать кучу денег, на которые слетаются такие вот роскошные белокурые бабочки, если ты уже ни хрена не можешь? Ну не стоит у тебя и все тут, а она смотрит из-под длиннющих ресниц и ждет… И груди у нее высоко вздымаются под прозрачным пеньюаром, и трусики так сооблазнительно узки, а стройные ножки так плотно сжаты, что вокруг коленных чашечек проступают белые пятна, а ты, задыхаясь от желания, даже и понять-то не можешь, есть ли он вообще у тебя. Сдерживаешь непроизвольное желание проверить рукой и начинаешь что-то униженно бормотать про головную боль и финансовые неурядицы, хотя прекрасно знаешь, что главная твоя неурядица – у тебя в штанах… Ты видишь, как беспомощно опускаются ее плечи и красный, огромный, порочный рот растягивается в призывной улыбке…

Увы, слишком долго думать в таком плане тоже не безвредно – может лопнуть и разлиться по всему организму перетруженная желчь. И я бросаю это опасное занятие, переключаясь исключительно на вина. Их дурманящий аромат и терпко-кисловатый вкус вселяют в меня надежду на лучшие времена и смутное желание разглядеть на этой презентации хотя бы одно человеческое лицо. Но повсюду и везде, за каждым высоким круглым столиком и у стеллажей с бутылками, пасутся жирные, высокопарные особи с непомерно раздутыми животами. Они беспрерывно что-то шлепают розовыми отечными губами, перемещаются по высокому, просторному залу, и делают вид, что наслаждаются вином. Но я-то знаю, что каждый из присутствующих примеривает эти нарядные, порочные, замысловато раздутые бутылки с элитными винами на себя. Всяк думает, что он с них может поиметь и что уже имеет хозяин, так остроумно спрятавшийся от налогов под вывеску «Клуб культурных связей»… За этими размышлениями я как-то не заметил, что публики изрядно поубавилось, столики «зачистили» от пустых бутылок, а телевизионщиков, жадно дожевывающих бутерброды, выставили за двери. Наступало главное действо презентации – заключение договоров на покупку и поставку немецких вин. В воздухе запахло миллионами баксов и вдруг стали заметны телохранители российских боссов виноторговли. Они усиленно раздувались друг перед другом, их бычьи красные шеи покраснели еще больше, а узкие кожаные куртки затрещали по швам. Лица стали каменными, квадратные челюсти усиленно замолотили жвачку, а из выпученных от страха и ненависти глаз потек расплавленный свинец…

– Извините, – неожиданно всплыло передо мной такое вот кожано-свинцовое мурло. – Вам пора уходить…

И такая у него была пакостная ухмылочка, так он был доволен тем, что сказал, что я буквально позеленел.

– Как это – «пора уходить»? – неприязненно переспросил я. – Кто это решил?

– Все ваши уже ушли, – нахмурился качок и пошире развернул плечи.

– А мне плевать на «ваших» и наших! – в глазах у меня потемнело, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. – Лично я уйду тогда, когда сочту это нужным.

– Ну не-ет, – позеленел в свою очередь и двинулся на меня качок, – ты уйдешь сейчас, немедленно!

– А вот это мы еще посмотрим, – мне вдруг стало весело и все равно, как это обычно случалось в детстве перед дракой. – И я бы тебе очень не советовал садиться голым задом на ежа – уколешься…

Качок от моей несусветной наглости на мгновение растерялся, но потом ринулся на меня всей своей кожаной тушей. Я отступил в сторону и правой слегка подправил его стремительное движение, так что он, пролетев между столиками, уперся чугунным лбом в башмаки сорок пятого размера бывшего криминалиста Эдуарда Хуцкого.

– Сработано чисто, – одобрил Хуцкий и допил вино из бокала.

В это время слева мне прилетел совершенно замечательный хук, но я устоял и ногой сбил столик на качка справа. Достав левого мордоворота головой в челюсть, я вместе с ним покатился на пол, и тут же почувствовал, как на мой затылок опустилась тяжелая железобетонная свая. Так бывает, когда сверху вниз и с оттяжкой бьют кастетом по голове. Занырнув в непроницаемый подвал бессознания, я вынырнул из него с тревожной мыслью о том, как теперь встать? В таких ситуациях это самый ответственный момент, потому что ты еще «плывешь», и тебя тут же вырубают вновь грамотным пинком в живот или еще более грамотным боковым в челюсть… Слегка разлепив веки и разглядев напружиненно склонившегося надо мною качка, я изо всей силы ударил его каблуком ниже колена и рывком в сторону попытался уйти от еще двоих. Но они были начеку, вновь сбили меня на пол и я почувствовал приторную тошноту – били по печени и почкам чем-то тяжелым…

– Прекратите! – как сквозь вату услышал я чей-то женский голос. – Сейчас же прекратите! – на удивление решительно командовала какая-то божья коровка. И, что удивительно, меня перестали бить. Более того, шумно дыша и тихо матерясь, качки неохотно снялись с моей спины.

– Вам больно? – услышал я сочувственный голос и, приподняв голову, разглядел сидящую передо мной на корточках переводчицу. – Вам очень больно?

– Как вам сказать, – с трудом приостанавливая головокружение, глубокомысленно ответил я. – Впечатление такое, словно бы я перепил вонючего немецкого вина…

– Почему это обязательно «вонючего»? – обиделась переводчица, помогая мне встать с пола. – Вполне приличное, нормальное вино.