Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Катон вспыхнул, едва сдерживаясь.

– Тем хуже для всех нас, – резко сказал он.

Марк Порций Катон был представителем великого рода Порциев. Вся его внешность обнаруживала сильную волю, ум, необычайную силу духа. Глубоко посаженные глаза сверкали пламенным огнем, широкий лоб, несмотря на молодость, прорезали глубокие морщины, у подбородка тянулись упрямые складки. Уже в самом молодом возрасте этот человек проявил стойкую ненависть к тирании, став ревностным поборником прав и свобод римских граждан, римской морали и традиций. Непримиримый республиканец, он давно сблизился с оптиматами, видя в сенатской олигархии единственную опору против тирании, искренне считая сенаторов оплотом законного римского права. Цицерон, в свою очередь, видел, что сенатская олигархия признает в этом молодом человеке одного из своих вождей, и старался всячески угодить ему.

Неловкую паузу нарушил сам консул:

– А что ты думаешь о Крассе?

– Этот действительно готов задушить весь город, лишь бы получить при этом больше денег. Но надо отдать ему должное. В тяжелой войне с гладиаторами Спартака он проявил себя с самой блестящей стороны. Но меня не беспокоят устремления Красса или армия Помпея. Только один человек волнует мое воображение, и это – Гай Юлий Цезарь, сумевший в столь короткое время обрести в Риме такую большую популярность.

– Цезарь, – удивился Цицерон, – я думал, ты скажешь Катилина или хотя бы Клодий. Этот Гай Юлий делает столько долгов, что об этом говорит весь город. И умудряется не платить почти никому. В один прекрасный день мне придется его защищать, хотя он сам может сделать это не хуже меня. Во всяком случае, для собственной защиты я не желал бы лучшего адвоката. Ты ведь знаешь, мы с Цезарем учились в школе Аполлония Молона, главы родосской школы красноречия, хотя и в разное время. Недавно мой наставник написал мне, что лучшими своими учениками считает меня и Цезаря. Я не вижу никого в Риме, кто мог бы сравниться с Цезарем в безупречности стиля и превзойти его в логическом мышлении. Но, – продолжал консул, – Цезарь неопасен. Правда, его любят плебеи, а популяры даже считают своим вождем, но у него нет ни легионов Помпея, ни денег Красса. А у кого нет реальной силы, тот не очень опасен.

– Цезарь уже стал верховным понтификом Рима, – напомнил Катон, – а теперь он уже выдвинул свою кандидатуру в преторы. И наверняка будет избран. Ему осталась последняя ступенька к власти – быть избранным консулом. И тогда он получит право набрать легионы. Что произойдет в этом случае? Я не верю этому марианцу. Уж слишком быстро он находит общий язык со всеми. Даже с Помпеем и Крассом. А ведь и они тоже видели в нем поначалу преемника Мария.

– Но Цезарь не призывает к отмене долгов, к незаконным действиям. А Катилина смущает сегодня умы и души наших молодых людей, вызывает своими речами насилие на наших улицах, за ним стоят разорившиеся патриции, погрязшие в долгах плебеи, – горячо возразил Цицерон.

– А кто стоит за спиной Катилины? Кому выгодны бесчинства Клодия и его друзей? Кто пытается всех примирить и успокоить, оставаясь в стороне от политической борьбы, играя роль верховного судьи? – мрачно спросил Катон. – Это все он – Цезарь. Я не могу верить этому человеку, – снова подчеркнул сенатор. – Да, Катилина погряз в долгах, а у Цезаря их еще больше. Но за Катилиной идет всего лишь кучка безумцев, а за Цезарем почти половина всех римлян. С одной стороны, Юлий как будто защищает интересы бедняков, плебеев, сельских жителей, а сам живет на широкую ногу, делает огромные долги. А его разврат? Ты, Цицерон, и твои люди кричите на каждом углу о развратнике Катилине, вступившем в связь со жрицей Весты, [45]давшей обет целомудрия. С одной жрицей, которая, кстати, была сестрой твоей жены. С одной, – громко повторил Катон, – а Цезарь совращает всю коллегию весталок, которые танцуют у него дома нагишом. Особенно сейчас, когда он верховный жрец. И такой человек избран нашим верховным понтификом.

После Тиберия Корункания, нашего первого верховного понтифика, известного на весь город своей особой набожностью, избран человек, открыто насмехающийся над богами. А Публий Сцевола, наш консул и верховный жрец, – какие имена в прошлом. И вот теперь верховным понтификом стал Цезарь. Воистину великие боги спят, если не видят подобного кощунства. Катилина встречается с Аврелией Орестиллой, у которой, кстати, нет мужа, и ты снова кричишь о неслыханном разврате. А число совращенных Цезарем знатных женщин просто не поддается исчислению. И ты молчишь. Меня поражает, как Марк Красс и Гней Помпей могут разговаривать с этим человеком, могут вообще переносить его присутствие здесь. Весь город говорит о связях Цезаря с женой Красса – Тертуллой, с женой Авла Габиния – Лоллией, с женой Сервия – Постумией. Помпей из-за него собирается разводиться со своей женой – Муцией. Может быть, хватит перечислять, иначе я займу твое внимание слишком долго. И такой человек – верховный жрец Рима, – почти закричал Катон, – призванный оберегать нашу нравственность! А Марк Лициний Красс, цензор, призванный оберегать наши нравы и отстаивать наши идеалы, предлагает выдвинуть кандидатуру Цезаря в преторы и поддерживает на выборах совратителя своей жены. Стоит только удивляться человеческой породе. Ты не знаешь Цезаря, Цицерон. Прав был Катул, сказавший, что Цезарь покушается на устои государства не путем подкупа, как Катилина, а осадными машинами, расчищая себе дорогу к власти. Примеры Мария и Суллы стали заразительными для многих.

– Да не допустят этого великие боги, – тихо сказал консул, – я все это знаю. Цезарь, действительно, ничуть не лучше, но он хоть внешне сохраняет лояльность нашим демократическим принципам. И с ним можно всегда договориться. А с Катилиной нельзя найти общего языка, он готов на все. Ты ведь помнишь, как он планировал в прошлом году мое убийство, и только благодаря длинному языку Квинта Курия и его любовницы Фульвии, которая очень помогла нам тогда, мне удалось избежать этой опасности. Теперь Катилина снова рвется в консулы. Представляешь, что может произойти в Риме: консул – Катилина и претор – Цезарь, какая прекрасная компания в городе! Катилина не остановится перед насилием, он откроет ворота Рима толпам рабов, гладиаторов, предастся своим низменным порокам, установит личную диктатуру, и республика падет. Пока я жив, я буду бороться против Катилины и его сторонников. И для этого нам очень нужен Цезарь. Если катилинарии получат власть… – Цицерон вздрогнул, словно эта мысль только пришла ему в голову, – нельзя остановить удар волны голыми руками, нельзя остановить бешено мчащуюся колесницу на полном скаку. Только уже будет поздно. Уже сейчас почти поздно. Мы должны обязательно договориться с Цезарем.