Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

– Ты прав, – быстро согласился Катилина, – нам надо начинать. Нужно уже сегодня решить, кто из нас пойдет убивать Цицерона. – Все замолчали, глядя друг на друга. Убийство высшего должностного лица в Риме приравнивалось к святотатству или убийству народного трибуна. За это преступление в случае неудачи власти не пощадят никого.

– Я! – громко крикнул Цетег чуть дрогнувшим голосом.

– Я! – отозвался за ним Статилий.

Сенатор Лека растерянно переглянулся с трибуном Бестией. Умеренные катилинарии не решались заходить столь далеко.

– Нужны двое, – задумчиво проговорил Лентул, – если один из них не сможет, другой довершит его дело.

– Отберем сразу двоих – Цетега и Статилия, – предложил Катилина, – и еще несколько человек должны ждать на улице.

– После убийства Цицерона нужно сразу уходить, – напомнил Лентул. – Я, Габиний и Веттий отвечаем за городские кварталы. У Габиния есть списки сенаторов, которых нужно убрать в первую очередь. Поднимаем наших людей и на Форум, там нужно перебить легионеров Антистия и арестовать тех сенаторов, которых не оказалось дома.

– Я выезжаю в лагерь Манлия, – мрачно сказал Катилина, – и сразу же поведу людей на Рим. Манлий и Цепарий не смогут собрать большую армию, зажечь пламя народной войны. Мне нужно самому возглавить их лагерь. Если я попаду к Манлию, то, клянусь всеми фуриями, я сумею расшевелить этот сброд. Кроме того, к нам должны присоединиться еще несколько тысяч наших сторонников, ожидающих моего сигнала. Девять лет назад презренный раб Спартак начинал, имея несколько сотен гладиаторов. Я смогу начать в лагере Манлия, имея не менее пяти-семи тысяч человек.

– Одним из первых пунктов нашей программы мы объявим отмену долгов, – напомнил Лентул.

– В первую очередь, – согласился Катилина, – наделение каждого землей, отмена всех долгов, ограничение власти сената. Удалить оттуда всех этих болтунов – Катона, Катула, Агенобарба. Нужно заменить многих преторов и легатов. Если мы сумеем победить в Риме, то сумеем позднее победить и армию Помпея. Но для этого нам нужна собственная армия. Лагерь Манлия должен стать опорой этой новой армии.

Катилина продолжал говорить, не замечая, как менялось лицо одного из присутствующих. Сидевший на совещании в доме Леки Луций Веттий лихорадочно размышлял, каким образом быстрее сообщить Эвхаристу о готовящемся нападении.

Катилина и Лентул пригласили на это совещание только самых доверенных, самых испытанных. Но в число этих двух десятков людей вошел и доносчик Цицерона. Подозрительный Катилина не мог даже предположить, что все его планы и замыслы выдает этот немногословный плебей, запутавшийся в долгах. Веттий казался катилинариям еще более надежным человеком, оттого что давно уже запутался в долгах. Но это знал и Цицерон, уже уплативший все долги Веттия и исправно плативший ему новые тысячи сестерциев.

Но ни Цицерон, ни Веттий не знали одного – в их общей цепи предательства человек, связавший их, грек Эвхарист, давно уже исправно служил двум хозяевам, получая деньги от Цицерона и Цезаря. В политической игре невозможно предусмотреть все нюансы и ходы, и зачастую один прохвост работает на нескольких хозяев, а те, в свою очередь, продают его новость друг другу.

В доме сенатора Леки еще долго горели светильники, и проходивший мимо дома Цезарь сразу обратил на это внимание. В этот вечер он спешил к дому Семпронии, где уже столько дней томился несчастный Вибий. И если на одном конце Рима вспыхивали необузданные страсти заговорщиков, то на другом горела не менее безумная страсть влюбленного юноши.

Каждая ночь в доме любимой женщины была мучительным испытанием для него, ожидавшего сотворения чуда. Едва солнце скрывалось за громадами соседних домов, как он вновь и вновь погружался в сладостную дремоту, словно предвкушая тот счастливый миг, когда наконец он увидит у своего ложа хозяйку дома.

В его неустроенной жизни бывшего гладиатора было много случайных женщин, среди которых встречались и римские матроны более строгих нравов, чем Семпрония. Но влюбленному она казалась недоступной богиней, словно его страсть облагораживала необузданную натуру женщины.

Однажды ночью, забывшись в тревожном сне, он был разбужен громкими криками, разносившимися по всему дому. Оргия была в самом разгаре, когда он услышал низкий голос Катилины. Вибий вспомнил взгляд Семпронии, обращенный на грозного патриция в таверне Эвхариста, и почувствовал, как бешенство и гнев одновременно душат его. И хотя он ничего более не услышал, тем не менее Вибий пролежал всю ночь с открытыми глазами, словно ожидая услышать этот страшный голос. Но все было тщетно.

Лишь под утро, когда солнце осветило его угол, он забылся в тревожном сне. Цетег и Катилина, слившись в одного воина, каждый раз поражали его своим мечом, и он падал на землю, мучаясь от сознания своего бессилия. Кошмарный сон продолжался с ужасающей настойчивостью, и этот полу-Катилина – полу-Цетег каждый раз одерживал над ним победу.

Внезапно Вибий проснулся, почувствовав присутствие постороннего лица в конклаве. В первый момент он решил, что это одно из его обычных видений. Но спустя мгновение понял, что это не болезненный сон, а сама Семпрония, явившаяся навестить своего невольного пленника. Женщина подошла ближе к его ложу и внимательно посмотрела на юношу. Несчастный влюбленный закрыл глаза, опасаясь, что это видение сейчас исчезнет.

– Ты еще не поправился? – спросила Семпрония вместо приветствия.

Он молчал, опасаясь разрушить это зыбкое состояние счастья. Женщина, посмотрев на него, громко засмеялась, выходя из конклава.

Вибий еще долго лежал, считая удары своего сердца, гулко отдающие в голову.

Через несколько дней, вечером, Семпрония вновь появилась в конклаве Вибия.

– Ты чувствуешь себя лучше? – спросила она.

Юноша кивнул головой, не решаясь ответить.

– К тебе пришел гость, – равнодушно сказала Семпрония.

– Ко мне? – удивился Вибий. – Во имя богини Весты, кто это?

В последние дни в его конклаве бывали лишь эскулап и рабыни, прислужницы Семпронии.

– Ты не поверишь, – загадочно улыбнулась Семпрония, – это сам Гай Юлий Цезарь.

– Цезарь, ко мне? – снова удивился юноша, узнав о визите верховного жреца. – Откуда он знает, что я здесь?

Семпрония рассмеялась:

– Об этом знает уже весь город. По всем кабакам Рима говорят, что я развлекаюсь с тобой по ночам, а твое ранение – лишь гнусная выдумка Семпронии.

Юноша побледнел:

– Этот город недостоин своего величия.

Женщина презрительно махнула рукой:

– Не обращай внимания. Римляне готовы платить даже Харону, лишь бы он доставлял им сведения с того берега Стикса. В нашем городе трудно удивить кого-нибудь сплетнями. Я лучше пойду, позову Цезаря, нельзя заставлять долго ждать верховного понтифика Рима, – сказала Семпрония и, бросив загадочный взгляд на Вибия, добавила: – Я и не знала, что у меня в доме такой важный гость.