Игорь Гергенрёдер - Тень и источник

Волнение не дало ему выспаться, он глубоко вздыхал в постели, укладывался на один бок, на другой. Сегодня его ожидало событие... Два дня назад она сказала: да, всё будет. Будет, как ты захочешь... Страшно подумать, как он напереживался, мечтая об этом. Пусть ты в летах, у тебя семья, но если душа и тело неутолимо требуют того, что ты счастливо испытывал и в первой и во второй молодости, и в тебе клокочут прежние силы?.. Он беспокойно поворочался – русский житель Берлина Вячеслав Никитич Слотов, лежащий в своей уютной спальне у приоткрытого окна. Оно выходило во внутренний двор, в нём росло несколько деревьев, чьи кроны приходились вровень с карнизом. Сколько времени уже голосят птицы? Ночь была такая куцая, зато утренние часы ползут изводяще медленно, видишь и видишь с закрытыми глазами Ульяну – молодую, пленительную, – но не можешь её коснуться...

Наконец-то – донеслось до его слуха – жена из своей комнаты прошла в ванную, включила воду. Сегодня суббота, у него выходной, но у жены, продавщицы, – трудовой день, хотя и укороченный. Лишь за ней закрылась дверь квартиры – бегом под душ. В кухне он будет совсем мало. Если бы не встреча с Ульяной, внимание было бы уделено похрустывающим на зубах тостам и горяченьким венским сосискам с кетчупом, но сейчас наспех съеден лишь кусок хлеба с салями. Выбрившись, тщательно подровняв бачки, мы шлифуем электробритвой обширную лысину: гладкая, она выглядит приличнее, нежели усеянная редкими волосками. Никуда не деться от тоски непрошеных представлений о себе прежнем: с выражением застывшего грустного вздоха выходим на залитую солнцем улицу, чётко помня густоволосого юношу, стройного, поджарого – такого и вообразить с брюшком?.. Навстречу идёт девушка – сравнить её с Ульяной, дать новый импульс воображению, и к чёрту самоедство!..

Десять минут езды автобусом до магазина Arminius, где такое многообразие сыров, надобен козий. Затем выберем вино из красных... вот это испанское. А с первой близкой подругой он пил «Волгас вино» по 1 руб. 30 коп. бутылка. Далёкий июнь, окончен девятый класс; родной край – район Латвии у границы с Белоруссией, места с нелатышским населением. Он родился и вырос в райцентре. Родители давали деньги только на мороженое и раз в неделю на кино, на бормотуху добыл, собирая пустые бутылки. Из магазина побежал по дремлющему в послеполуденном зное проулку в лес, к месту, где обещала поджидать подруга. И она поджидала, сидя на пне, подложив под себя прихваченное из дома одеяльце. Она носила американские джинсы, купленные с рук, и, встав, сняла их и бережно повесила на горизонтально вытянутую ветвь. Принялась резвиться, помчавшись от него меж сосен, кидаясь вправо, влево; он догонял, выбегали на просеку, открытую солнцу. Пойманная им сзади, прижатая, она остро взвизгнула: «О-оо, чувствую, хи-хи-хи!» Они глотнули вина из горлышка, поцеловались; он не имел опыта, а она имела, что и показала... Затем как ни в чём не бывало они загорали на прогалине, подруга сказала, что хочет, чтобы он стал моряком и привозил ей из загранплавания модные вещи. Он согласно улыбался, мечтая вырваться за границу насовсем. «Их стандарт жизни – не то, что наше...» – говорил отец, обрывая фразу тоскливой усмешкой.

Отец воевал с середины сорок второго до взятия рейхстага и потом служил в Германии, он неизменно оживлялся, вспоминая, как со своей частью вошёл на её землю. В каждом крестьянском дворе – скот, птица; это в сокрушаемой, столько лет воюющей стране!.. При доме – представь – не земляной погреб, а бетонированный бункер, на полках – соки; бутыли, бутыли, банки... представь: сок смородины, яблочный, клубничный, тыквенный, морковный, томатный. Мы брали и пили до захлёба... Нашу баланду просто выливали.

Вспоминал отец обычно наедине с ним, когда уставал и был чем-либо раздосадован на работе: он заведовал отделом писем в районной газете. «Двадцать лет живём после победы, и я не могу на подержанную машину, на старьё, накопить!» Отец регулярно спохватывался: «Ой, зря я откровенничаю! ой, проболтаешься! И меня подведёшь и себя погубишь». Однако жажда высказаться одолевала. Коммунист с давним стажем, он когда-то надеялся «на благосостояние для семьи». И его хотят убедить, он усмехался, что оно ему предоставлено! Две комнаты на четверых. Больше одного костюма в одно время не имел... Он слушал по транзисторному приёмнику зарубежные голоса и объявлял шёпотом: «У них то, что у нас невозможно. Немыслимый для нас уровень жизни. Открытое общество. Они без проблем переезжают из города в город, находят, где выгоднее приложить силы, богатеют. А попробуй мы перебраться в Ригу? Кто даст жильё, работу?!»

Мать Вячеслава работала кассиром в районной сберкассе, старшая сестра вышла замуж и жила в селе, подрастала младшая. Вячеслава отличали способности, его привлекла профессия отца. Он хорошо подготовился и поступил в Риге в университет на отделение журналистики. Как было бы недурно, получив диплом, оказаться за границей и устроиться на одну из тех радиостанций, которые слушает отец... конечно же, той стороне нужны специалисты из противоположного лагеря; может найтись место в антисоветском журнале, в газете, о которых, обвиняя их в лживости, упоминают преподаватели.

Карьера во Франкфурте-на-Майне, в Париже или Нью-Йорке виделась по-особенному манящей из студенческого общежития, из комнаты на четыре койки. Мысленно примеряясь к образу молодого диссидента, он старался не забывать об осторожности, но всё же (ах, это «но всё же»!..) с уст иной раз срывалось то, чему лучше бы не срываться. Жизнь пошла не так, решительно не так. На Запад он попал – но намного позднее, нежели собирался, и без надежды на карьеру. На эти «но», однако, есть свои «но», и в конце концов жизнь приятна. Плохо ли при такой безработице иметь работу? Мы служим в миграционном ведомстве, точнее, в одном из его филиалов, что занимается адаптацией переезжающих в Германию семей. Два сына, живущих отдельно, не нуждаются в материальной помощи, как прежде, хотя и просят её. Оба ездят на фольксвагенах, а он предпочитает обходиться велосипедом и общественным транспортом. Проводит в кафе свой часик. Честолюбивые замыслы?.. Его рассказы публикуются в эмигрантских журналах. Владимир (Вольфганг) Тик, писатель Зарубежья, признанный и в России, два раза похвалил его в русскоязычной газете Германии. А этого удостоился не каждый член Ассоциации русских литераторов, которой городские власти выделили этаж симпатичного здания на Шёнхаузер Аллее, в бывшем Восточном Берлине. Скоро там будет представлена Ульяна как новый автор, она прочтёт своё творение, предстоит защищать её от критиков.