Бернт Энгельманн - Большой федеральный крест за заслуги. История розыска нацистских преступников и их сообщников

Господин Фретш, которого затем пригласили в кабинет, был полной противоположностью тому, что Дональд Хартнел представлял себе под понятием немецкого кэптена, или капитана: маленький, неброский седоволосый человек — ему было далеко за шестьдесят, — с остреньким носом, покрасневшими веками и влажными глазами, которые придавали всему его лицу выражение какой-то глубочайшей озабоченности. Он был в старомодном темно-синем костюме, с перекинутым через руку темно-зеленым грубошерстным пальто и со старым, сильно потертым, очевидно, очень тяжелым коричневым портфелем, — все это с облегчением констатировал Хартнел.

Самой же приятной неожиданностью была, однако, переводчица — привлекательная девушка лет двадцати пяти, с умными серыми глазами и по моде причесанным белокурым хохолком. Она прекрасно говорила по-английски и уже при первом знакомстве попросила Хартнела называть ее просто Кристой, поскольку, как она заявила, ее фамилия непосильна для иностранцев. «По профессии я историк, защитила диссертацию, имею скромно оплачиваемую работу в Институте современной истории и являюсь дипломированной переводчицей», — сказала она.

Криста сразу же перешла к делу:

— Я думаю, господин Фретш, — обратилась она к кивнувшему с вежливым вниманием «уполномоченному», — мистер Хартнел, безусловно, хотел бы сразу же услышать о том, что вам удалось сделать. — И, обратившись к Хартнелу по-английски, сказала — Господин Фретш проинформирует вас сейчас о положении дел. Он придает большое значение тому, что будет говорить не просто о результатах, но и о том, как происходили розыски, с тем, чтобы вы получили полное и ясное представление о значении этого дела и особых трудностях, которые сейчас возникли.

Показалось ли это Хартнелу или действительно в ее голосе прозвучали некоторые нотки сомнения? Может быть, Криста находит, что седоволосый человечек просто набивает себе цену? Надо будет порасспросить ее на этот счет при первом же удобном случае, решил про себя Хартнел.

Но сначала он внимательно выслушал то, что хотел ему сообщить господин Фретш. «Кэптен», — о чем могло говорить это мнимое звание? — заглядывая в свою потертую записную книжку голубого цвета, докладывал больше часа, хотя Хартнел почти совсем не перебивал его своими репликами или вопросами, а Криста переводила бегло и без запинок. Когда они затем, в половине второго, отправились в расположенный неподалеку ресторан, чтобы там, как назвал это доктор Штейгльгерингер, в качестве его гостей «немного перекусить», Хартнел все еще не имел достаточного представления о положении дел. Но он все более — сначала лишь с вежливым, а затем уже и с быстрорастущим подлинным интересом — вникал в необычные методы работы Фретша.

Свойственное тому пристрастие к незначительным на первый взгляд кропотливо собираемым, тщательно и бережно документируемым мелким деталям, которые соединялись затем в ошеломляющую мозаичную картину, — все это у Хартнела, как и у Кристы, вызывало уважение к этому маленькому седоволосому человеку.

Хартнел получил больше информации о временах господства нацизма и положении дел в захваченных вермахтом областях, чем когда-либо раньше. И он ясно представил себе обстановку, царившую в оккупированной Польше три с половиной десятилетия назад, когда Зелигманы, изгнанные из своего дома, оставили там картину и запрятанные в ней документы, которые ему надлежало разыскать.

Городок, на окраине которого жила в своей уютной вилле до сентября 1939 года семья Зелигманов, назывался Тшебиня. Он находился примерно на полпути между Катовицами и Краковом, меньше чем в двадцати километрах от Освенцима, насчитывал в ту пору лишь четыре тысячи жителей и уже в первую неделю войны был занят наступавшими немецкими войсками.

Не прошло и нескольких дней после их вступления в город, как здесь появились так называемые «оперативные группы» из второго эшелона войск CG с ромбовидной эмблемой службы безопасности СД на левом рукаве. На глазах у всех эсэсовцы хватали по заранее заготовленным спискам польских учителей, врачей, служащих, судей, адвокатов, служителей церкви, инженеров, землевладельцев, а также всех евреев-мужчин — среди них Зелигмана и его старшего сына — и без какого-либо суда и следствия расстреляли в находившемся неподалеку гравийном карьере. Эта акция, опиравшаяся на приказ П № 288/39д начальника службы безопасности «оперативным группам», проводилась в восточно-верхнесилезском и западногалицийском секторах с 15 сентября по 1 октября 1939 года под командованием обергруппенфюрера СС Удо фон Войриша.

Оставшихся в живых евреев, в большинстве своем женщин и детей, «интернировали» в старом пустующем фабричном здании и использовали на особенно грязных и унизительных работах. Всем их имуществом, так же как и имуществом подпадавших под «особое обращение» поляков, завладело немецкое Главное опекунское управление по Востоку, с филиалом в Катовице. К этим, так сказать, официальным притеснениям и грабежам добавлялись молча одобряемые властями нападения со стороны местных фольксдойче. [3] По фашистской расиртской терминологии фольксдойче — это «нечистокровные» немцы. У поляков и уцелевших евреев отнимали их жалкий скарб, истязали и насиловали.

С начала 1941 года евреев и поляков стали использовать на созданном в Тшебине немецком предприятии. Оно было частью концерна по производству резиновых изделий. Концерн переоборудовал старую разрушенную фабрику сельскохозяйственных машин и начал производить изделия для «нужд вермахта» — резиновые и прорезиненные плащи.

Эта фирма сразу же забрала всех еще работоспособных евреев и поляков. А в зелигмановскую виллу, которая была перестроена и обставлена новой мебелью, въехали некие господа, имевшие отношение к этому предприятию.

Все это происходило под присмотром одного из высокопоставленных эсэсовцев, который до этого командовал «оперативной группой» убийц СД и практиковал «особое обращение» с польской интеллигенцией и евреями. В Тшебине все боялись этого человека. Его имя — Паккебуш или что-то в этом роде — отваживались произносить лишь шепотом даже те немногие гражданские немцы, которые прибыли в Тшебиню из «старого рейха».

Паккебуш поселился в бывшей зелитмановской вилле. Используя свой высокий чин, этот эсэсовский фюрер стал «коммерческим директором» нового, полностью перестроенного на потребу вермахта предприятия. Дирекция же концерна, в который входило это предприятие, вскоре тоже, как только союзники начали систематические бомбардировки больших городов «старого рейха», почти полностью переместилась из Лейпцига в Тшебиню.