Мануэль Монтальбан - Галиндес

– Я не могу приехать в Санто-Доминго по причинам, которые не имею права вам объяснять.

– Ну, любой другой.

– Любой другой не знал Галиндеса так, как знал его я. Не надо меня недооценивать. Почему вы принимаете только очевидную версию? Разве за то время, что вы занимаетесь этой работой, с вами не случалось чего-то странного, загадочного? Ну, например, вам неожиданно предлагали помощь; вы получали откуда-то книги, брошюры, фотографии Галиндеса. А встреча с Куэльо не кажется вам странной?

– Да, это верно.

– В мире еще существует и действует интернационал, который нигде не значится, о котором не упоминается в книгах. Он объединяет тех, у кого позади остались поражение и рухнувшие мечты о светлом завтра. И мы поддерживаем себя и друг друга, по мере возможностей. Почти все мы – старые люди, люди того времени, когда счеты сводились просто пулей, но теперь нам приходится пользоваться другими методами. Мы даже простили друг другу то, что раньше сражались в противоположных лагерях, потому что нам больно видеть, как мир утрачивает память о прошлом: он живет сегодня так, как будто вчера не было. Если бы бедняга Галиндес не погиб, он был бы сильно разочарован. Я не могу сказать вам, с кем я связан, но это не те связи, о которых вы думаете.

– Не имеет значения. Эта встреча – просто научный эксперимент.

– Вы напишете о ней в своей работе?

– Нет, не думаю.

– Простите, но я что-то вдруг проголодался и хочу перекусить. Если вы составите мне компанию, я отвезу вас потом в аэропорт. Майкл, наверное, уже вернулся. Он мой секретарь и телохранитель.

Женщина заказала себе еще один пунш и пьет его медленными глотками, пока старик сидит над тарелкой, где разложены все существующие в мире овощи. Он ест без аппетита, но жадно, как старый человек, который боится, что может остаться без еды.

– Я себя чувствую как дома. Вместо Белой Дамы – вы. Она всегда сидит с той же стороны от меня, что и вы сейчас, а я и дома питаюсь в основном овощами. Мяса я почти не ем; рыба, очень много овощей, фрукты редко – от них поднимается уровень сахара в крови. Пить почти ничего не пью из-за давления. Я придерживаюсь диеты Кэри Гранта. Вот перед кем я преклоняюсь! Думали вы когда-нибудь о том, в какое интересное время мы живем? Мы вели себя, как отчаянные революционеры, а кумиром нашим был киноактер Кэри Грант, который ничего не принимал всерьез. – Старик съедает все, до последней травки. Еще один кофе без кофеина. Старик смотрит на часы. Женщина тоже, машинально, но вдруг понимает, что может опоздать на свой рейс в Санто-Доминго. – Не волнуйтесь: Майкл довезет нас быстро, мы успеем. Ах, черт побери! Я – самый забывчивый агент ЦРУ в мире! Я оставил бумажник, а в нем кредитные карточки.

Женщина поспешно вытаскивает кредитную карточку.

– Нет-нет, расплатитесь наличными, пожалуйста. Никто не должен знать, что вы были в Майами. Запомните это! Иначе вы подведете многих людей.

Они выходят на воздух и оказываются под тенью авокадо; взяв женщину под руку и оказавшись справа, Вольтер говорит, что ей будет удобнее идти по шоссе, после чего начинает восхвалять день, который принес уже столько чудес и принесет еще.

– Да, вы правы. Шагайте, не останавливайтесь и не обращайте на меня внимания. Трусость – удел стариков, а не молодежи.

Дорога теперь идет вниз, и в эту минуту сзади появляется черный «шевроле». Машина едет медленно, словно стараясь не касаться шинами травы на обочине. Подъехав вплотную к Вольтеру и Мюриэл, «шевроле» замедляет ход, но женщина, услышав машину, тут же оборачивается и отступает на траву, пропуская ее. Вольтер по-прежнему держит ее под руку. Но машина, вместо того чтобы проехать, останавливается, и из нее вылезают двое улыбающихся мужчин – по-видимому, хотят что-то спросить. Но Мюриэл не слышит их: ее внимание отвлекает то, с какой силой сжимает теперь Вольтер ее руку, и повернувшись к нему, чтобы спросить, в чем, собственно, дело, она видит перед собой лицо, до дрожи искаженное рвущимися наружу чувствами, и губы, что выдавливают какие-то звуки, не складывающиеся в слова. Силясь понять, что именно хочет сказать старик, женщина чувствует, как четыре руки крепко обхватывают ее сзади и тащат к машине, не давая времени опомниться или возмутиться. Несмотря на свое изумление, она хочет закричать, но кто ее услышит, да и что крикнуть?

– Вольтер!

Кричит она, уже задыхаясь, и видит – крупным планом, как в кино, – что губы старика шевелятся, отчетливо произнося только одну фразу: «Как они решились?» Но лицо его остается бесстрастным, и он не делает ни одного движения, словно он – просто столб, от которого женщину оторвала неведомая сила, что неудержимо затягивает ее в трясину. Когда Мюриэл оказывается внутри, машина резко срывается с места, набирая скорость. Вольтер постепенно обретает способность двигаться, ощупывает себя, словно это к нему применили насилие, потом внимательно оглядывает безлюдный парк. «Она сама на это нарвалась, идиотка. Разгуливает по свету с самоуверенным видом, презирая всех и вся. Я сыграл гениально, и в любом театре мира бы сорвал бурю аплодисментов. Но у нее своя точка зрения, как у туриста, который прочитал что-то об основных достопримечательностях, а полагает, что ему все известно. Какие у нее омерзительные веснушки! Теперь ты запоешь! По мне, хоть бы скорее вся эта история с Галиндесом превратилась в Историю! Всю жизнь я живу или с его тенью за спиной, или преследуя его тень». Выйдя из парка, старик направляется к тому месту, где оставалась машина, в которой они разговаривали, но ее там нет, и он удивленно оглядывается. «Может, они ждут меня возле канала. Белая Дама, мои дорогие, я возвращаюсь домой, к вам, и больше никуда не пойду. Наше будущее теперь обеспечено. Когда-то я смеялся над этим – пока не понял, что будущего у меня осталось совсем немного, и оно совсем непрочно». Теперь Вольтер видит стоящую вдалеке машину и машет ей рукой. Машина трогается к старику, ждущему ее на перекрестке. «Галиндес рисовал кроликов, силуэты басков с типично национальными чертами, силуэты танцоров; чаще всего – танец со шпагами, в конце которого все поднимают убитого воина на руках, чтобы он был ближе к небу». Машина вдруг резко набирает скорость, заполняя собой весь горизонт. Вольтер едва успевает издать предупреждающий крик, но она уже на полной скорости сбила его, и тело старика, взлетев метра на четыре, грохается на землю, распластавшись, как тряпичная кукла. Грохается с громким дребезгом разбивающихся об асфальт костей, раскалывающегося на две половины, как кокосовый орех, черепа. «Этот тип убил меня, – успевает подумать дон Вольтер, не в силах сбросить с глаз леденящую черную пелену. – Кто вас покормит? Когда вы поймете, что заперты и что я никогда не вернусь?»