Джон Бэррон - Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле

Однако Джек не мог успокоиться, он то похвалялся, то жаловался.

— Мы создали этот механизм, и мы им гордимся. Когда я говорю «мы», я имею в виду всех нас, включая и людей в Бюро. Наш механизм работает безупречно. Мы думаем практически так же, как и русские. Моя жена не меньше меня вовлечена во все это дело, и жена моего брата тоже. Мы с братом пришли к выводу, что мы — пленники, пленники коммунистической партии, русских. Я не могу на два часа отойти от радиоприемника. Единственный настоящий отпуск, который у меня был, — когда я лежал на операции, пока Гэс Холл с моим братом были за океаном. У моего брата за последние двадцать лет вообще не было отпуска.

Все было так тщательно спланировано, создано с такой преданностью и теперь рушится из-за отсутствия защиты. Когда я был за границей и готовился к поездке на Кубу, статья Виктора Ризеля разоблачила операцию с деньгами. Мне показали эту публикацию в Москве и спросили: «Как это произошло?» Когда я вернулся из поездки, которая прошла удачно, мне обещали, что никогда больше такого не повторится. Но нечто подобное произошло несколько месяцев спустя, когда мой брат был за морем.

У Морриса были свои дополнительные претензии.

— Русские обычно вызывают нас для обучения специальной технике, кодам, радио и т. п. Когда об этом узнают в Бюро, кто-нибудь приезжает из Вашингтона и начинает этим интересоваться. Подобным мелочам они уделяют внимание в десять раз больше, чем важным проблемам, от которых зависит судьба нации. Я не знаю, какое внимание уделяют тем документам, которые часами переписываем мы с женой.

Потом он принялся ругать промахи службы безопасности:

— Я сижу рядом с Сусловым, третьим человеком в Советском Союзе, он достает выдержку из «Конгрешнл рекорде» с докладом директора ФБР о бюджете и спрашивает мое мнение. Мне ничего не оставалось делать, как проглядеть текст и ответить, что все это говорится, лишь бы ФБР получило свои деньги. Но сколько можно повторять одни и те же промахи?

Закончил Моррис словами, которые дались ему нелегко:

— Какими бы сильными люди ни казались, у всех есть чувства. Мне кажется, с возрастом мы становимся все более чувствительны к происходящему. Раньше после таких поездок мы получали поздравительные письма от директора. За последние годы мы возвращались оттуда со всевозможной информацией. Но больше нам никто не пишет. Это не только вопрос самолюбия, хотя оно есть у всех нас. Я говорю о других вещах — о дружбе, о верности, о душе, о чем-то большем, чем тщеславие. С их помощью мы защищаем самих себя.

Миллер ненадолго задумался и сказал:

— Мы могли и должны были сделать больше — и сделаем.

И он сразу же попытался это реализовать. Моррис с Джеком были такой же частью ФБР, как он, Билл, Эл, Уолт и Джон, и, как члены семьи, имели право знать о всех ее делах, даже очень личных. Смерть Гувера, естественно, вызвала изменения и временные организационные проблемы. Новому директору Л. Патрику Грею еще предстояло утверждение в должности враждебно настроенным Сенатом, и он все еще привыкал к непривычным обязанностям. Грей, остальное руководство ФБР и вся организация столкнулись с серьезными политическими нападками, которые создали среди сотрудников напряженную обстановку и отвлекли внимание от повседневных обязанностей.

Моррис с Джеком еще раньше подчеркивали необходимость защиты информации. Чтобы гарантировать охрану операции, ФБР согласилось существенно усилить процедуры, обеспечивающие безопасность. В целом все удалось, и потому полностью информированы о «Соло» были всего несколько человек в штаб-квартире и других службах. Вне ФБР про эту операцию никто ничего не знал. Пока Сенат не утвердил мистера Грея, а «тучи не начали расходиться», никто больше во «внутренний круг» не допускался.

Сведения, предоставленные «Соло», — устные и документальные подтверждения мыслей и намерений советских лидеров и их реакции на слова и поведение американского руководства — были буквально бесценны. Миллер сказал, что обнаружил в сверхсекретных документах, хранящихся в специальных досье Бюро, доказательства того, что ЦРУ было готово заплатить любую сумму, чтобы стать участником этой операции, несмотря на недостаток сведений о самой операции и проводящих ее людях. Сам Моррис в это утро четко подытожил сведения «Соло» об американо-китайских отношениях и их вкладе в историческое изменение мирового политического равновесия между великими державами. Их докладов жаждали видные фигуры.

— Я не могу назвать их имена, — продолжал Миллер, — но могу напомнить то, о чем говорил раньше. Каждый раз, когда русские беседуют с Никсоном или Киссинджером, они консультируются с вами перед этими переговорами и после них. Вы думаете, Никсона и Киссинджера не интересует, о чем вас спрашивают и что вам говорят? Возвращая отчеты нашему курьеру — он, конечно, не просто курьер, — люди из Белого Дома и Госдепартамента нередко посылают с ним письма с выражением похвалы или признательности, иногда с поздравлениями. Иногда мы получаем подобные послания по почте, или нам звонят. Но конкретно о вас никто ничего сказать не может, потому что о вас ничего не знают; они знакомятся только с вашими материалами. Даже самым доверенным коллегам мы не можем сообщать то, что конфиденциально передал нам президент, или госсекретарь, или директор ЦРУ. Возможно, мы были невнимательны. Быть может, нам следовало попытаться нарушить это правило, тогда мы могли бы показать вам, насколько высоко ценится все, что вы делаете. Но тогда нам пришлось бы говорить о вас и о «Соло». Всегда нужно выбирать одно из двух.

Бойл оценил выступление Миллера «на шестерку» и почувствовал, что оно успокоило Морриса и воскресило его веру. Лэнтри, как и Бойл, был человеком военным и, как Бойл, молчал, пока говорил начальник. Но тут он понял, что пришло время взять слово и одернуть Джека.

Лэнтри действительно понимал и любил Джека. Несомненно, Моррис с Джеком перед совещанием согласовали свои выступления, поэтому беспокойство Джека отражало и тревоги Морриса. Джек прекрасно работал на свободном поводке, когда мог проявлять свою прирожденную дерзость, инициативу и изобретательность. Но все же его следовало держать в узде.

Джек не так давно жаловался, что его отругал офицер КГБ (Владимир Александрович Чачакин). Брежнев послал срочное сообщение для Джека и велел сразу же передать его Гэсу Холлу. Сообщение пришло в субботу ночью, но КГБ не смог связаться с Джеком и только в понедельник утром дал сигнал о необходимости экстренной встречи.

— Мы должны иметь возможность связаться с вами семь дней в неделю, — заявил Чачакин.

Лэнтри сказал, что при необходимости ФБР может принимать все оговоренные радиочастоты двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Но тут же вспомнил, что, когда Джека в последний раз всерьез допрашивали в Москве, следователь из КГБ спросил, не кажется ли Джеку странным, что операция всегда проходит безупречно. Джеку нужно было ответить Чачакину, что он точно следовал полученным от КГБ инструкциям по процедуре связи и что план получения радиограмм, переданный КГБ, не предусматривал в тот субботний вечер никаких сообщений. Вот почему ни он, ни его помощник (NY-4309S) не могли их получить. Джек (точнее, Лэнтри) проверил контрольную точку в субботу утром, и там не было никаких указаний о встрече. Согласно инструкциям КГБ, если нужная меловая отметка не появилась, на выходные Джек был свободен.