Джон Бэррон - Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле

Утром Моррис сказал Пономареву, что американской компартии на 1974 год нужно 3,6 миллиона долларов; Советы, как и думал Моррис, согласились на 1,8 миллиона. Пономарев и Казаков не слишком деликатно велели Моррису дать понять Холлу, что «разрядка в отношениях с Соединенными Штатами — основной вопрос советской внешней политики». Они не сказали это прямо, но ясно передали сообщение для Холла: «Это линия нашей партии, и вам лучше ей следовать».

Была еще одна вещь, которую следовало понять Холлу. Советы понимали, что благодаря относительно влиятельному еврейскому населению у Соединенных Штатов были особые интересы в Израиле и на Ближнем Востоке, которые «гораздо ближе к нам, чем к ним». Советские и американские интересы на Ближнем Востоке пересекались, и потому данный регион стал «взрывоопасной точкой». По мнению Морриса, события могли выйти из-под контроля и привести к войне. Советы готовы были учесть американские интересы, только если американцы примут во внимание их собственные. В обмен на уступки американцев и признание права участвовать в обсуждении событий на Ближнем Востоке, Советский Союз готов был объявить арабскому миру, что Израиль имеет право существовать как суверенное государство, и даже установить с ним нормальные дипломатические отношения. До сих пор Никсон и Киссинджер во время переговоров вели себя любезно и честно. На самом деле они не говорили о своих «телячьих нежностях» с китайцами («телячьи нежности» были словами, которые дипломатично использовал эрудированный советский переводчик; реальные слова русских были значительно грубее). Но эти (непристойность) китайцы не были предметом дискуссии, поэтому в данном случае им не пришлось лгать. Никсон и Киссинджер сдержали свое слово и сохранили в тайне переговоры и контакты. Если бы переговоры прошли успешно, вся информация или большая часть ее стала бы известна. И Холлу нужно было приготовиться с восторгом принять эти результаты.

Русские любили Еву и Морриса и замучили их своим гостеприимством. Практически каждый вечер их приглашали на ужин с каким-нибудь членом Политбюро или Центрального Комитета. И каждый раз Моррис старался заново объяснить события Уотергейта. Но людям, которые по тайному сговору уничтожили миллионы своих сограждан, включая близких друзей, довольно трудно было понять смысл уотергейтского кризиса.

Вернулись Ева и Моррис двенадцатого декабря 1973 года. Радостный Бойл в аэропорту, предрождественская веселая суета Нью-Йорка, освобождение от страха, что за ними ежечасно наблюдают и подслушивают, комфорт квартиры, которая действительно была их собственностью, возможность прогуляться пешком два квартала до рынка, кафе, где практически в любой час можно утолить голод, семейные вечера с Джеком, Роз и Лэнтри в сказочном доме Эла и Энн Берлинсон, несравнимое с Москвой веселье и шутливое настроение людей на улице — все вместе наполнило безоблачным счастьем их первые дни дома.

Поначалу Ева с Моррисом оставались в Нью-Йорке: штаб-квартира так много от них требовала, что совершенно не было времени съездить в Чикаго. Первые же отчеты о поездке сразу вызвали град вопросов. Моррис этому даже радовался, поскольку это означало, что его сведения всерьез анализируются умными людьми. Как и Бойл, он просыпался рано и по крайней мере к восьми утра уже сидел за работой.

Семнадцатого декабря, не советуясь ни с кем, кроме Евы, Моррис заявил ФБР:

— Завтра мы с женой уезжаем на каникулы и вернемся только третьего января. Мы не хотели бы, чтобы в это время нас беспокоили.

Моррис жил своей работой; возможно, вера в то, что его дело жизненно важно для США, помогало ему выжить, несмотря на приговор врачей. Так он относился к своему делу всю жизнь: и в детстве, когда помогал отцу в мастерской после уроков в еврейской школе, и в юности в партийной организации Чикаго, когда «красный молочник» после работы рассовывал коммунистические листовки в почтовые ящики американцев, которые содрали бы с него шкуру, если застали за этим занятием. Карл Фрейман положил начало традиции, по которой ФБР еженедельно передавало Моррису для прочтения материалы советской печати. И иногда воскресным утром спозаранку Моррис звонил, чтобы взволнованно поделиться тем, что вычитал в субботу. Без всякого сомнения, он предвкушал удовольствие от нескольких свободных дней и возможности навестить родственников. Но не это было основной причиной, по которой он уходил в отпуск. Он не собирался никуда ехать, а хотел спокойно посидеть дома. Объявляя себя таким образом недосягаемым, он давал возможность Бойлу провести Рождество с женой и шестью детьми.

После спокойных каникул в ночь на восемнадцатое января 1974 года Моррису позвонили. Когда он положил трубку, его руки тряслись. ФБР только что расшифровало послание Джеку для «Морат»: «Прекратите все контакты до дальнейших указаний».

Штаб-квартира требовала выяснить, что произошло. В первые часы Берлинсон, Бойл и Лэнтри не знали, что ответить. Потом агенты, не задействованные в «Соло», доложили, что восемнадцатого днем куратор Джека от КГБ Чачакин, даже не потрудившись собрать вещи, сбежал из Нью-Йорка в Монреаль. Королевская канадская конная полиция посоветовала ему улететь из Монреаля прямо в Москву. Почему? На следующий день Берлинсон и Лэнтри нашли ответ…

Утром восемнадцатого большой книжный магазин на Пятой авеню выставил в витринах экземпляры новой книги о КГБ. [20]В книге была фотография Чачакина с подписью: «Владимир Александрович Чачакин, офицер КГБ, действующий против западных журналистов под прикрытием работы в ООН». Фоторедактор поместил это изображение на одну страницу со сделанными тайком и потому не слишком привлекательными снимками трех других известных офицеров КГБ, которые выглядели настоящими головорезами. На следующей странице были фотографии, изображающие зловещую шпионскую аппаратуру КГБ. В результате кандидатура Чачакина угодила в «горячую десятку» ФБР.

Трудно сказать, кто был напуган больше — люди в Политбюро, Центральном Комитете и штабе КГБ в Москве или люди в штаб-квартире ФБР, в Чикаго и Нью-Йорке. В серьезной опасности оказалось то, что все они по разным причинам так ценили.

Во время кризиса послания из штаб-квартиры в Нью-Йорк и Чикаго были спокойными, разумными и ободряющими; возможно, это было связано с переменами в Вашингтоне. Встревоженная скандалом администрация Никсона занялась поиском нового директора ФБР — человека безупречной честности — и выбрала шефа полиции Канзас-Сити Кларенса Келли, бывшего агента ФБР. Келли намеревался окружить себя самыми сильными кадрами, какие сможет подобрать, и пригласил на должность заместителя директора по вопросам разведки Раймонда Уоннола.