Брайан Моррисон - Расплата

Президент вздохнул. Самое неприятное заключалось в том, что он и сам не знал, как надо действовать. Он устал от слов и в глубине души осознавал их тщетность. Люди, которые собирались голосовать за националистов, знали так же хорошо, как и президент, что у де Медема не было никакой программы: он предлагал только один выход, но весьма существенный — во Франции проживало около четырех миллионов арабов, которые, как было известно избирателям де Медема, не надеялись да и не имели никакого желания слиться с французами. И эта пропасть расширялась, арабы отвергали французскую культуру и откликались на призыв Бухилы вернуться к старым исламским обычаям.

Президент подкатил коляску к огромному зеркалу в позолоченной раме, каких было много в кабинете, и пристально всмотрелся в свое отражение. Исхудавшее тело, заострившиеся скулы на изможденном лице, лиловые веки… Ему снова вспомнилось цветущее лицо Вадона, хотя в последнее время он не раз замечал в нем какую-то возбужденность, задерганность, и это озадачивало президента: казалось, Вадон собирался выразить свое несогласие с ним, но не высказываясь прямо, а как-то иначе. В беседах с глазу на глаз или на немноголюдных совещаниях он производил впечатление хвастливого, неуравновешенного, слишком многословного человека, но на телевизионном экране он выглядел уверенным в себе, решительным политиком.

Президент опять вздохнул, отвернулся от зеркала и стал смотреть в окно, на дворцовый сад. Там садовники, согнувшись, неторопливо подстригали кустарники. Он много раз пытался убедить Потра, что Вадона явно недооценивают из-за его тщеславия, что за его внешней шумливостью и хвастовством скрывается умный и проницательный деятель, который стремится к власти с нешуточной страстью. Его участие в Сопротивлении, и в самом деле героическое, казалось теперь карьеристским ходом — словно подросток уже тогда знал, что закладывает фундамент своей будущей карьеры. В его недавних выступлениях чувствовались ум и ловкость. Он был одним из тех немногих политиков, которые сами работали над своими речами. В последнее время он их очень умело сочинял, получались хитроумные призывы к избирателям, которые нутром чувствовали, что де Медем прав, но не могли сами это обосновать.

Президент скривил губы от отвращения. И Вадон, и де Медем не настолько еще безумны, чтобы стать новыми гитлерами, а вот Пиночет — это вполне возможно.

В одном он был уверен: если что-нибудь случится с Брукнером, акции этой парочки подскочат вверх. Он отвернулся от окна, ему вспомнилось неестественно бодрое утверждение Вадона, будто охраняемая территория недоступна для террористов.

— Дай Бог, — прошептал президент, — чтобы ты оказался прав.

Кельтум вылезла из такси, остановилась и молча уставилась на вывеску с отбитыми краями, красовавшуюся над парадной дверью гостиницы. Прочитала цветистое название, выведенное наполовину смытым дождями золотом, и сморщилась. Билл расплатился с таксистом, взял ее под руку и быстро повел по тротуару к гостинице. В свободной руке он нес полиэтиленовую сумку с эмблемой универмага, в который зашел по дороге.

Они подошли к лестнице, и Кельтум с насмешливым полупоклоном отошла в сторону, пропуская его вперед. Наверху вещал телевизор, сдерживаемое недоверие слышалось в голосе ведущего викторины, который подзадоривал участника игры и наводил его на правильный ответ. Лишь после того, как игрок, напрягая все свои извилины и с подачи отчаявшегося ведущего, наконец-то промямлил правильный ответ, администратор соизволил поднять глаза. На лице его играла улыбка, он радовался еще одной победе маленького человека. При виде Кельтум, нерешительно стоявшей в дверях позади Билла, его улыбка исчезла, злобно прищурившиеся глаза перебегали с Кельтум на Билла и обратно. Билл посмотрел на него с той улыбкой, какой мужчины обычно обмениваются в подобных ситуациях, — чуточку примирительной, чуточку бесшабашной, чуточку изумленной от собственной смелости, — и протянул руку за ключом от своей комнаты.

— Полчаса. Не больше, — прорычал администратор, швырнув ключ на стойку.

— Позвольте ей побыть у меня немного дольше! — Билл взял ключ и показал администратору две стофранковые бумажки. — Это моя подруга.

К его удивлению, администратор даже не посмотрел на деньги, вскинул голову и отвернулся к телевизору.

— Заберите это, — угрюмо пробормотал он. — Все в порядке. Только чтобы в десять часов ее здесь не было! — Он обернулся, смерил взглядом Кельтум и, игнорируя Билла, сказал ей: — Не смейте оставаться на всю ночь, сколько бы он ни обещал заплатить! До десяти часов — или я сам поднимусь наверх и выброшу вас обоих на улицу. Нам и так хватает неприятностей с полицией. — Глядя куда-то поверх головы администратора, словно стыдясь встретиться с ним взглядом, Билл взял ключ и направился к лестнице, кивком приглашая Кельтум следовать за ним. Когда она проходила мимо стойки, администратор снова оглядел ее с ног до головы. — Вы новенькая? Надо, чтобы кто-нибудь показал вам все ходы и выходы, а то можете нарваться на неприятности. — Она кивнула, одарила его мимолетной, двусмысленной улыбкой и исчезла вслед за Биллом.

Они оба не проронили ни слова, пока не оказались в комнате. Билл захлопнул дверь.

— Господи, — выдохнула Кельтум, остановившись на пороге.

Билл запер дверь, повернулся к ней и спросил улыбаясь:

— Ну как, нравится вам здесь?

Она не ответила, оглядела комнату, остановила взгляд на покрытой толстым слоем грязи газовой горелке. Странное выражение появилось на ее лице — скорее потрясение, чем омерзение. И еще что-то было в ее глазах, когда она взглянула на Билла и покачала головой.

— Ужасно. Грязь! — Она беспомощно развела руками. — Не понимаю, как можно еще и брать деньги за это? Этот человек, там, внизу, он хозяин?

Он рассмеялся, очень сдержанно. Только теперь до него дошло, что за непонятное выражение возникло на ее лице. Стыд — вот что это было. Стыд, что хозяином такого убожества мог быть араб.

— Сомневаюсь. Скорее всего, его просто наняли, и он рад двум тысячам франков в месяц и крыше над головой. А у хозяина есть, наверное, еще полдюжины таких ночлежек. В Нью-Йорке я видел местечки и похуже, а здесь по крайней мере есть простыни! — Внезапно улыбка на лице Билла сменилась выражением ужаса. — Да что с вами?

Она подняла покрасневшие от слез глаза, лицо стало мертвенно бледным, она дышала тяжело и хрипло. Вдруг хлынули слезы, они сопровождались непрерывными пронзительными стонами. Он испугался и схватил ее за плечи.

— Кельтум! Перестаньте! Пожалуйста!

Тревожно взглянув на дверь, он зажал ей рот ладонью.