Джозеф Файндер - Московский клуб

В тот день он проводил ее до общежития, и они долго неловко стояли в арке у входа.

— Ну, — сказала она, — до свидания.

И тут Чарли заметил, что она тоже очень смущена. Шарлотта стояла перед ним в грациозной балетной позе, непроизвольно выставив вперед одну длинную красивую ногу. И опять она казалась маленькой и очень ранимой девочкой.

— Спокойной ночи, — повторила она, не двигаясь с места.

— Спасибо за вечер, — сказал Стоун.

— Тебе спасибо.

Сердце его бешено забилось, и он спросил:

— А можно мне посмотреть твою комнату? — спросил и сразу почувствовал себя полным идиотом.

— Мою комнату? — она расширила глаза.

Чарли передернул плечами и глупо улыбнулся. Он просто не мог уйти от нее сейчас.

Девушка глубоко вздохнула. Стоун чуть не лишился рассудка, увидев ее смущенную улыбку и услышав тихий, обнадеживающий и полный понимания голос.

— Неужели тебе действительно так уж хочется посмотреть мою комнату.

И в этот момент Чарли окончательно потерял голову, он шагнул вперед и поцеловал ее. Поцелуй длился лишь несколько секунд, но она ответила на него с такой страстью, что Чарли был очень удивлен и восхищен.

Тогда все студенты колледжа слушали «Аэроплан Джефферсон» или «Земляничный будильник», а она завела старую пластинку Бесси Смит. И они танцевали в темноте тесной комнатушки под тихую, лирическую мелодию «Мне нужно немножко сахару».

Той ночью они занимались любовью несколько раз. Она вытягивала длинную белую шею, голова закинута, глаза закрыты, спина пластично изогнута. Красивые розовые щеки блестели от пота и слез восторга, и в момент наивысшего блаженства она взглянула на Чарли. До этого она не открывала глаз и набралась смелости сделать это именно в самый интимный момент.

Следующие несколько месяцев они очень часто занимались любовью, стали неразлучны и почти перестали видеться с друзьями. По утрам они просыпались слишком поздно для завтрака в студенческой столовой и долго лежали голыми в узкой кровати, пили кофе, приготовленный в алюминиевом кофейнике, ели подгоревшие английские булочки с маслом, подогретые на тостере, который Шарлотта прятала под кроватью, и занимались любовью снова и снова.

Почти все свободное время они проводили в спальне девушки, полуодетые, в одних спортивных штанах, которые можно было снять очень быстро, потянув за шнурок на талии. Светлые волосы Шарлотты были постоянно влажными, ее возбуждали даже взгляды Чарли.

Стоун изучал ее, он специализировался на Шарлотте Харпер, он хотел знать о ней все до малейших подробностей. Он узнал, что она приехала из Пенсильвании, из маленького городка недалеко от Айрон-Сити, и что ее родители работали на фабрике пластмасс. Они были поляками второго поколения: фамилия «Харпер» была производной от другого, длинного и труднопроизносимого имени. Они не были бедняками, но всю свою жизнь много и тяжело работали. Поэтому настойчивое стремление Шарлотты непременно учиться в колледже было им совершенно непонятно. Тем более, что ее старшая сестра Марта сразу после окончания средней школы пошла работать на автомобильный завод, повстречалась там со своим будущим мужем и уже родила троих детей. Шарлотта поступила в Питтсбургский университет, но уже на втором курсе решила, что хочет заниматься историей, и, так как все профессора, у которых она мечтала учиться, преподавали в Йеле, она перевелась в Йельский университет.

Стоун даже подумать не мог о том, чтобы расстаться с ней. Даже в совпадении их имен он видел знак свыше, добрый знак, хотя девушка и запрещала ему называть ее Чарли.

Шарлотта была очень-очень добра, и вместе с тем Стоун не знал никого более независимого. Однажды он повез ее в Нью-Йорк, в клуб «Столетие», и познакомил девушку с Уинтропом Леманом. Там она затеяла с этой живой легендой спор об американской политике. Позже Шарлотта сказала Чарли, что старик ей в общем-то очень понравился. А Леман был просто очарован этой красивой и энергичной женщиной. Когда они уже уходили из клуба, он взял Шарлотту за руку и запечатлел на ее щеке сухой, церемонный поцелуй. Чарли не помнил ни одного случая, чтобы старик целовал кого-то на людях.

Когда они учились на последнем курсе, родители Шарлотты приехали, чтобы познакомиться с отцом Чарли. В начале обеда то и дело воцарялась неловкая тишина: ее родители были простые люди, и их стесняло общество профессора Гарвардского университета. Но у Шарлотты был настоящий талант втягивать окружающих ее людей в оживленные разговоры, заставлять их общаться друг с другом. Через какие-то полчаса все уже весело болтали и шутили. Чарли с изумлением наблюдал за происходящим. Иногда ему казалось, что магнетизм его возлюбленной подобен силе гравитации, превышающей земную во много-много раз.

Перед уходом из ресторана Элфрид Стоун обнял сына за плечи и прошептал:

— Советую тебе на ней жениться. Пока этого не сделал кто-нибудь другой.

На следующий вечер Чарли сделал Шарлотте предложение. Она взглянула на него тем же взглядом маленькой девочки, который Стоун впервые видел под готической аркой у входа в ее общежитие, и спросила:

— Ты правда этого хочешь?

Через несколько месяцев они поженились, и долгие годы, почти до самого конца их семейной жизни, ни один из них не мог представить своего существования без другого.

Сейчас, собирая сумку для завтрашнего отъезда, Стоун поймал себя на том, что просто ни на секунду не может забыть о том, о чем услышал сегодня от Сола Энсбэча. Он в сотый раз думал о деле Элфрида Стоуна и не переставал удивляться: все эти события, давно ставшие далеким прошлым… Что они могут иметь общего с тем, что происходит сейчас в Москве? Чарли подошел к радио и включил его. Оно было настроено на его любимую волну классической музыки. Как раз закончилась «Итальянская симфония» Мендельсона, и диктор зловещим и занудным голосом начал бесконечный рассказ о жизни и деятельности выдающегося композитора, затем с огромным количеством деталей поведал о его «ми-бемоль октете», который, как оказалось, послужил прототипом для другой классической темы, развитой музыкантом позже, и о том, каким сдержанным и умеренным был его романтизм, и о том…

Стоун сердито выключил приемник. Уложив в сумку костюм, он подошел к высокому окну, выходящему на Центральный парк. Он увидел внизу молодую женщину, гуляющую с нелепо подстриженным пуделем. Затем по улице прошла парочка в одинаковых университетских свитерах с капюшонами. Он не мог заставить себя не думать о деле Элфрида Стоуна и вдруг неожиданно для себя совершенно отчетливо понял, что страшно боится ехать в Бостон.

Бывший профессор истории Гарвардского университета Элфрид Стоун жил в Кэмбридже, на Хиллард-стрит, в уютном трехэтажном доме, обшитом досками, расположенном в той части Кэмбриджа, в которой проживали свои сбережения старые университетские академики, где никто не блистал особым богатством, и приезжему сюда приходилось вести машину среди потрепанных «вольво» и «саабов» и деревянных станционных вагончиков. Это был очень тихий и добропорядочный район, достаточно удаленный от панков и прочего сброда с Гарвардской площади. Вместе с тем он находился довольно близко от правого берега, до которого можно было дойти пешком и купить все необходимое в бакалейном магазине и даже подобрать подходящую рубашку в Андоверском универмаге.