Анатол Имерманис - Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул

— Почему вдруг такая спешка? — недоумевающе спросил Дейли.

— Надо позвонить Енсену! Пусть осмотрит перчатки с внутренней стороны. Там должны быть микроскопические следы крови.

— Вы хотите сказать — не должны быть? — поправил Дейли. — Ведь это Мэнкуп, а не Баллин порезал руку? — Внезапно он застыл, пораженный неожиданной мыслью. — Вы думаете?

Гостиница «Четыре времени года», старейшая и, может быть, поэтому самая дорогая, насквозь пропахла особой, словно пропитанной ароматом увядших розовых лепестков, мастикой. Толстые ковры приглушали шаги, по стенам были развешаны старые картины, обслуживающий персонал ходил на цыпочках. Мун, сидя в кожаном кресле, поджидал вызванного администратором заместителя директора, в ведение которого входили иностранные гости. Дейли остался у телефона — дожидаться ответного звонка Енсена.

— Вы насчет паспортов? — Вежливый голос вывел Муна из раздумья. Черная визитка, брюки в серую полоску, безукоризненно белые гамаши, гладко выбритое лицо, на котором так и было написано знание по крайней мере шести языков. — Это не к спеху! — заместитель директора понимающе улыбнулся. — У нас не Америка, где сразу же берут не только заграничные паспорта, но и отпечатки пальцев. К тому же номера вам заказал Магнус Мэнкуп, уже это одно удостоверяет вашу личность. Но поскольку мы уже встретились, я могу их сразу взять.

— Меня интересует профессор Контисола из Испании.

— Контисола? — заместитель директора небрежно бросил администратору: — Гостевую книгу… Да, профессор Контисола, комната 210, кстати, рядом с вашей. К сожалению, уже уехал. — Он отдал книгу администратору. — Он останавливался у нас только на несколько часов. Проездом в Париж.

— Вы видели его заграничный паспорт?

— Простите, а собственно говоря, в связи с чем?… Ах, извините, совсем забыл, вы ведь детектив! Читал в газете… Поздравляю! Блестящая операция! Комиссар Боденштерн в беседе с представителями прессы специально отметил ваши заслуги. Хотя, честно говоря, на вашем месте я бы предпочел комплиментам те двадцать тысяч, которые выплачены комиссару… А насчет заграничного паспорта профессора… Он заходил ко мне как раз по этому поводу — извиниться. Ему пришлось оставить паспорт во французском посольстве, в Мадриде он не успел взять визу, вот и заехал по дороге с аэродрома.

— Как он выглядел?

— Черная пышная борода, черные усы, темные очки.

— А волосы?

— Тоже темные, с проседью, стрижка модная, короткая. Уж не думаете ли вы, что это был самозванец? — Заместитель директора рассмеялся. — Говорил на безупречном испанском языке, да и номер для него заказали из испанского консульства.

— Лично?

— Разумеется, по телефону. Если сотрудники консульств — а их в Гамбурге около полусотни — стали бы по таким пустякам приходить лично, у моих дверей стояла бы целая очередь.

Узнав, что испанское консульство находится на той же улице, что и гостиница, Мун сразу же направился туда. Консул, сносно говоривший по-английски, тем не менее заставил Муна повторить свой рассказ.

— Надо позвонить в полицию! — Наконец до него дошла суть. — Номер для профессора мы не заказывали. И приехать в Гамбург он тоже не мог. Известный онколог профессор Контисола умер… Ровно три года назад… Я его немного знаю, он лечил мою свояченицу.

Вернувшись в гостиницу, Мун узнал, что Енсен еще не звонил из лаборатории.

— Позвоните в «Гамбургский оракул», Фредди Айнтеллеру, — попросил он. — Меня интересует, кто поручил ему брать интервью у профессора Контисолы.

В редакции ответили, что Фредди вышел пообедать, но вот-вот вернется. Мун предложил отправиться туда самим, чтобы не терять времени.

В поисках такси они вышли на тихую улочку, которая оказалась не такой уж тихой. Ее дальний конец был отгорожен металлическими щитами. Укрывшись в тени навеса, полицейский офицер выкрикивал короткие фразы в поднесенный ко рту карманный передатчик. Окружившие его рядовые чины в стальных касках, с револьверами и дубинками, тревожно глядели в сторону площади, где волновалось и гудело черное людское море.

Найти такси оказалось нелегко. Еще труднее — добраться до редакции. На улицах происходили стычки между демонстрантами и полицией. Приходилось все время пробираться окольными путями.

На ратушной площади, по которой они в день приезда проезжали с Мэнкупом, валялись вывороченные из мостовой булыжники. Подножие монумента воинам первой мировой войны было забрызгано кровью. Бронзовые статуи патронов города все так же высокомерно взирали на аллегории ремесел, но фасад ратуши получил дополнительное украшение. Масляной краской на нем была выведена надпись: «Баллин был одним из вас! Фашизм не пройдет!»

— Это все из-за убийства Грундега! — лаконично заметил водитель такси.

На Юнгфернштег, знаменитой торговой улице, почти не было прохожих. Большинство владельцев в предвидении новых беспорядков опасливо закрыли витрины железными ставнями. Между старинными колоннадами прохаживался полицейский патруль с дубинками наготове. Чуть подальше отряд транспортной полиции пытался с помощью тягача сдвинуть с места сожженный демонстрантами и вплавившийся в асфальт автофургон. Под сажей можно было еще разобрать слова: «Читайте „Ди Вельт“! Единственно правдивая информация!»

— История с вымогателем мне тоже не совсем понятна, — внезапно вспомнил Дейли. — Почему Баллин не обратился за помощью к тем, кто поручил ему в свое время убить Грундега? Для них десять тысяч — гроши.

— Я уже говорил вам, что Баллин не дурак. Особенно в таких делах. То, что преступление стало кому-то известно, заставило бы предположить, что он сам проболтался. А с болтунами не церемонятся.

— Ну и досталось! — в их разговор снова вклинился осторожно объезжавший осколки водитель такси.

Эта фраза относилась к зданию газетного концерна Акселя Шпрингера. Почти все окна нижних этажей были выбиты и наспех закрыты фанерными листами. На фоне всеобщего разгрома траурно чернели рекламные надписи, призывавшие покупать «Ди Вельт» и другие издания. Выбравшись наконец на гладкий асфальт, водитель выругался с облегчением, почти радостно:

— Шпрингеровская сволочь! Так им и надо!

Фредди принял их в просторной светлой комнате, где стояли десятка два письменных столов.

— Репортерская! — объяснил он. Говорят, это любимое место Мэнкупа. После ухода с поста главного редактора он чаще всего наведывался сюда. В свой бывший кабинет ни разу не зашел.

— Может быть, не хотел воскрешать воспоминаний? — сказал Дейли, позабыв на секунду, зачем они пришли. Во всем этом лабиринте загадок самой большой был Мэнкуп, и все, что относилось к его характеру, сразу же вовлекало в водоворот напряженных мыслей.