Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. В ловушке

Я вновь взглянула на спящего Гескина. Нет, с этим человеком у меня ничего не получится. Я не хочу знать, что таится в недрах его долгой, может быть, слишком долгой жизни. Знаю одно: с его состоянием, положением в обществе и связями на крючок КГБ обычно не попадаются. Если, конечно, сами не желают оказаться в столь похабном положении. А может, все, что у него есть, — это собственность конторы? Может, он такой же, как Филби? Тогда он в сто раз опаснее всех витянь МИШИНЫХ. И говорить с ним можно будет только на одном языке — языке силы и превосходства, угрожая неминуемым разоблачением. И, выходит, ничего я не добьюсь, приткнув золотое перо авторучки к его горлу. Ибо в моих глазах всегда можно плакатными буквами прочесть, что убивать я не способна. А другого выхода, реши Гескин отрицать все, у меня попросту не останется. Значит...

— Валя, я наблюдаю за вами уже несколько минут... — как ни в чем не бывало Гескин сел на кровати и осторожно, словно я была слеплена из тончайшего фарфора и выставлена на аукционную продажу но рекордной цене, погладил меня но обнаженной ноге. — Только два раза в жизни я попадал в столь унизительную ситуацию...

— Вы имеете в виду свой храп во сне? — я отодвинула ногу.

— Нет, сон в присутствии дамы. Но на меня, видимо, что-то нашло...

— Учитывая глубину вашего сна, я бы сказала: накатило...

— Чувство юмора не покидает вас даже ночью.

— Да, в отличие от мужчин.

— Чем я могу заслужить ваше прощение, дорогая? Одно только слово, и я исполню все, поверьте мне!

— Барон, не искушайте бедную провинциалку.

— А вы не будите мое воображение. Мне кажется, только сейчас я сумел по-настоящему оценить ваш эликсир молодости...

— Итак, о прощении... — на какое-то мгновение мне стало страшно, словно я занесла ногу над черной пропастью. — Вы можете его заслужить и вместе с ним еще кое-что, о чем МНС бы не хотелось сейчас говорить, если...

— Если? — эхом отозвался Гескин, не отводивший тяжелого взгляда от моей груди.

— Если ответите на один вопрос.

— Задавайте же его, Валентина! — Гескин в этот момент был великолепен: раскрасневшийся после сна, возбужденный лицезрением приятной женщины в одной комбинации, окрыленный заманчивостью открывающихся эротических перспектив, он как бы воплощал всю глубину русской идиомы «бес в ребро». — Что вас интересует? Мое состояние? Уклоняюсь ли я от налогов? Кому завещаю библиотеку? Спрашивайте, нет вопроса, на который я бы не ответил!

— Сейчас вы действуете, как демон-искуситель. Слишком впечатляющие перспективы для скромной девушки — состояние, завещание, налоги... Но все гораздо проще: меня интересует, какое звание вы носите в Комитете государственной безопасности СССР? И все...

— Что? — неестественно громко спросил Гескин.

— Я спросила, барон, какую должность вы занимаете в КГБ. В этом номере ужасно надоедливое эхо, так что можете не переспрашивать...

— А-а-а, — понимающе протянул Гескин и широко улыбнулся.

В двадцать два года, когда я заканчивала университет и уже подрабатывала в газете, у меня появился первый «полновесный» мужчина — сорокачетырехлетний седой красавец со степенью доктора политологии, с золотым перстнем на мизинце и женой с гремя детьми — на шее. Бурные эмоции и другие признаки мужского расположения он проявлял только в первые две недели нашего короткого романа, после чего, как человек порядочный, загруженный работой и вроде бы неглупый, начал отчаянно и примитивно лгать, придумывая объяснения все удлинявшихся пауз между нашими встречами. Он и стал моим первым учебным пособием по нехитрой методологии

мужского вранья. Так что в этом вопросе я ощущала себя женщиной подкованной и интуитивно чувствовала, что, во-первых, мой пробный выстрел попал в «десятку», а во-вторых, Гескин прямо сейчас, что называется не отходя от кассы, начнет лить пули. Однако я не учла, что барон воспитывался в другой социальной среде. То ли потому, что он недооценил степени моей подготовленности к этому разговору, то ли по каким-то иным причинам, но Гескин привычно попытался перевести неприятную беседу в светское русло.

— Наверное, я начинаю повторяться, но ваше чувство юмора, милая Валя, восхитительно. Скажите, в вашем роду не было англичан?

— А в вашем?

— Простите? — он продолжал улыбаться, но скорее по инерции. Глаза его похолодели.

— Ситуация очень напоминает анекдот, довольно популярный в Союзе. Госсекретарь США Генри Киссинджер спросил на приеме в Вашингтоне у советского профессора-американиста Валентина Зорина: «Скажите, господин Зорин, кто вы по национальности?» — «Я русский», — ответил Зорин, чуть не подавившись кресс-салатом. «Тогда все в порядке, улыбнулся Киссинджер. А я американский».

Гескин побагровел. Видимо, мне удалось-таки вывести его из себя, а именно к этому я и стремилась. Светская болтовня, этакий салонный пилотаж ни к чему путному все равно не привели бы. Мне необходим был скандал, взрыв, мат на любом языке, лишь бы создалась атмосфера, при которой я с максимальным эффектом могла выложить этому родовитому мудаку свои единственный козырь.

— Боюсь, я не совсем уловил соль этого анекдота.

— Да бросьте, барон! Все-то вы уловили...

— Объяснитесь, пожалуйста! — голос Гескина стал сухим, как астраханская вобла. Мы оба находились на расстоянии вытянутой руки от запланированной мною критической ситуации. Странно, но я не испытывала страха. Возможно, потому, что Гескину в этот момент можно было дать все его семьдесят четыре года: он как-то сник, потускнел, склеротические прожилки под выцветшими глазами выступили вдруг с беспощадной отчетливостью, руки барона чуть подрагивали, и если бы можно было сейчас переодеть его в ту часть продукции фабрики «Большевичка», которая отправлялась на Сахалин и к строителям Саяно-Шушенской ГЭС, этот расфуфыренный британский аристократ ничем не отличался бы от ущербных советских дедулек, выстаивающих конец жизни в очередях перед открытием гастронома и мучающихся вопросом, купить ли простоквашу в дом или вложить заначенный от стервозы рубль в приобретение желанного портвейна «Смородиновый» по восемьдесят семь коп. за пузырь.

«Да, барон, ваши гены, не омраченные тяжким наследием алкоголизма и воспитания в детских домах, явно взбунтовались, — удовлетворенно отметила я про себя. — И это хорошо. это просто замечательно! Погоди, я ведь только начала, как-то ты дальше запоешь...»

— Кстати, господин Гескин, вы знаете, как называют вас в КГБ?

— Прекратите, пожалуйста, этот идиотский разговор! — Гескин встал и взялся за свой роскошный пиджак. — Ваши шутки переходят все границы. В конце концов, это просто оскорбительно, и я не обязан...