Алекс Тарн - Эль-Таалена

Мила остановила его движением руки.

«Насчет загладить, это, пожалуй, мысль. Так уж и быть, начинай гладить прямо сейчас. Только пожалуйста, Дэвид, делай это ласково и нежно. От дикого гамадрилла я уже успела устать этой ночью.»

Она встала перед ним и медленно потянула за поясок своего алого халата.

«Мила, Мила… — забормотал Брандт, зарываясь лицом в смуглое поле ее живота. — Нам же надо… в Гамбург…»

«Ничего-о-о… — протянула новая напарница, уверенно направляя его за затылок обеими руками. — Успе-е-е-ем… ага… вот так… успе… ем…»

Контейнеровоз был относительно небольшой — по сравнению со многими другими судами, темные громады которых высились у стенки терминала Альтенвердер. Брандт остановил машину в двадцати метрах от трапа и посмотрел на Милу.

«Прогуляемся?»

«Куда? — Мила зевнула и потянулась. — Как ты думаешь искать эти пять контейнеров? На судне их полтысячи, не меньше…»

Брандт пожал плечами:

«А ты что предлагаешь? Делать-то все равно больше нечего. Залезем, осмотримся… авось чего надыбаем.»

«Подожди… Осмотреться пока можно и так, из машины.»

Брандт вздохнул. Проклятый Мойн! Пригнать в эту дыру его, Дэвида Брандта, одного из самых квалифицированных особых агентов на службе Ее Величества! И главное — зачем? Впустую торчать на темном гамбургском причале, среди наглых портовых крыс и облезлых помойных кошек! Уму непостижимо… Он крякнул, не в силах скрыть свою досаду. Мила вкрадчивым жестом положила руку ему на бедро, пошевелила умелыми пальцами.

«Не грусти, господин шпион… Хочешь, я немного скрашу тебе тягостные минуты ожидания?»

«Прекрати, — оборвал ее Брандт. — Ты вообще в состоянии думать о чем-нибудь другом, кроме секса?.. Смотри, смотри, вроде кто-то спускается.»

И в самом деле, на судне зашевелились. Здоровый патлатый блондин в полосатом тельнике и сильно расклешенных черных брюках, дымя сигаретой, вразвалку сошел на берег и встал у трапа, широко расставив крепкие ноги. Какое-то время он курил, вглядываясь прищуренным взором в батареи контейнеров, громоздящихся на огромной площади терминала, затем повернулся и, задрав голову к борту, нетерпеливо крикнул по-русски:

«Эй, Котофеич! Ты идешь или как?»

«Иду, иду…» — отозвались сверху. Щуплый пожилой шустряк в джинсовом костюмчике и бейсбольной кепке прогрохотал вниз по ступенькам.

Брандт завел двигатель и подъехал к морякам. По-русски он говорил с мягким украинским акцентом, натренированным во время изматывающих практических занятий задолго до падения Берлинской стены, когда знание этого языка еще казалось совершенно необходимым качеством западного агента. Теперь приходилось переучиваться на арабский и, с более дальним прицелом — на французский…

«Здорово, мужики, — сказал Брандт, опуская боковое стекло „мерседеса“. — Вы нам дорогу не подскажете? А то я тут с телкой заблудился.»

«Заблудился? — с сомнением повторил щуплый. — Это как же? Сюда ведь так просто не пускают.»

«А я не так просто, я со шлангом, — беззаботно улыбнулся Брандт. — Ехал, ехал и приехал. Был вроде какой-то шлагбаум, даже кто-то там руками махал, да я по-ихнему не секу…»

Щуплый ухмыльнулся и покачал головой. Он явно не верил ни одному брандтову слову.

«Ладно тебе, Котофеич, — вмешался здоровяк, отодвигая товарища рукой. — Ну чего ты прямо как мент? Как, да откуда… нам-то какое дело? Меньше знаешь — крепше спишь… Тебе куда надо, пацан?»

Брандт неуверенно пожал плечами:

«Ну… это… выпить там, музыка, и чтоб ногами дрыгали.»

«Рипербан, значит, — уверенно постановил блондин. — Ну, это проще простого. Поехали, покажем. Мы ведь с Котофеичем туда же собрались.»

«Слышь, парень, — сказал Котофеич, когда они, благополучно вырулив с терминала, въехали в пересекающий Эльбу туннель. — А чего это у тебя телка такая молчаливая? Немая, что ли?»

Брандт осторожно покосился на Милу. Та сидела, пяля пустые глаза на туннельные фонари и бессмысленно улыбалась.

— «Не-а… говорящая. Только по-нашему ни бельмеса. И по-местному тоже ни бум-бум. Не то из Венгрии, не то из Албании. Чурка, короче говоря.»

«Ну и что? — снова вмешался добрый блондин. — Ей в ее профессии и одного языка хватает. Главное, чтобы подальше высовывался.»

«А я вот с чурками не могу, — сказал Котофеич. — Мне после траха поговорить хочется, спросить о том, о сем… Это тебе, жеребцу, все пофиг. Главное, чтобы подальше высовывался… — передразнил он. — Дурак ты, Параллелипипед. Похабный дурак.»

«На себя посмотри, — беззлобно огрызнулся блондин и тронул Брандта за плечо. — Тут налево, братан, и сразу ищи стоянку.»

Пристроив машину, вернее, бросив ее где придется, они прошлись по мерцающим неоновыми вывесками улицам. Было уже сильно после полуночи, и по «веселому» району Гамбурга вовсю гуляла пьяная, толстогубая, ярко и грубо накрашенная ночная жизнь. Пестрые групки туристов разглядывали витрины секс-шопов, преувеличенно оживленно обсуждали размеры и формы, опасливо щелкали камерами и более всего на свете боялись потеряться в этом жутком греховном вертепе. У стендов с порножурналами трагически зависали подростки, впиваясь глазами в глянцевые складки, прижимая костяшки пальцев к пылающим щекам. Руки в брюки, нога за ногу, цепляясь к прохожим ощупывающим взглядом, плавали в толпе мелкие нарко-пушеры, а рыбехи покрупнее снисходительно наблюдали за ними, как из аквариумов, из-за тонированных стекол припаркованных тут же БМВ. Целеустремленно, по-двое, по-трое, вышагивали моряки, зажав в кулаках припасенные банкноты, а в чреслах — рвущуюся наружу, бунтующую похоть. И то и другое, и банкноты и похоть, выплеснутся этой ночью в бутафорскую розовую вагину Рипербана, извергнутся грубым, угрюмым, не приносящим облегчения извержением.

«Ну вот, — сказал Котофеич, останавливаясь на углу и указывая в темноту переулка, где красно светилось набранное из тонких неоновых трубок изображение подмигивающего зайца. — Спасибо, что подвезли. Нам сюда, а вы…»

«Погоди, друг, — перебил его Брандт. — Я тут все равно ничего не знаю, и телка у меня тоже. Возьмите нас с собой, а? Я выпивку ставлю, бабки есть. Ну?»

«Гм… — пожал плечами щуплый. — Вообще-то это типа борделя… с телкой как-то не очень…»

Брандт засмеялся:

«Да она же шлюха. Ей там самое место. Правда?.. как тебя… Фатьма?»

Милин ярко раскрашенный рот расплылся в широкой бессмысленной улыбке. Она с готовностью кивнула и, незаметно опустив руку, впилась остро отточенными ногтями в брандтово бедро.

«Фатьма, — подтвердила девушка, стукнув себя в грудь другой рукою. — Фатьма Рубинштейн. Ага.»

«Вот видите, — сказал Брандт, стоически перенося боль. — Да она и не понимает ни черта. Глупа, как пробка от кефира.»